Крепость не сдается - [28]
Прошла неделя. По совету Демидова лошади и оружие, привезенное Кормильцевым, были переданы в партизанский отряд Ивана Шадымова, действовавшего в районе Кочкарских приисков. Демидов устроил встречу Михаила с его учителем Егором Григорьевичем Корневым, одним из подпольных связных. «Егорыч», как называли Корнева, «случайно» встретил Мишу возле электростанции. Он был рад встрече со своим бывшим учеником.
И. И. Шадымов.
— Завтра в три приходи, — тихо сказал он. — Будет Арсеньев.
В этот же день Михаил пошел к уполномоченному французско-бельгийской акционерной кампании Герамбургу.
— В шахту взять не могу, не доверяю, — коротко ответил тот. — К золоту не всякого можно допустить. На разные работы, пожалуйста, прошу.
— В таком случае, возьмите и отца, — попросил Михаил.
— Через неделю приходите, — кивнул Герамбург. — Будете работать на ремонте хозяйственных построек и складов.
В дверь домика, где жил Корнев, Михаил постучал ровно в три часа. Учитель сам встретил его, провел в комнату. За столом пили чай, как заправские гости, Иван Иванович Шадымов, Андрей Семенович Арсеньев.
Хозяин с улыбкой представил Михаила:
— Гость с Челябкопей. Михаил Захарович Кормильцев. Садись, Миша, вместе с нами чай пить.
До вечера затянулась беседа в маленьком доме Корнева. Кочкарские подпольщики поручили Мише задание.
— Срочно надо расклеить листовки о диком разгуле белоказаков в Троицке, — сказал Шадымов. Он достал пачку листовок и подал Михаилу. — Связь с нами держи через «Егорыча».
Расположение приисков Михаил знал хорошо. В детстве вместе с друзьями бывал почти на каждом прииске и рабочем поселке. Расклеивая листовки, Михаил неожиданно столкнулся с двумя подвыпившими местными милиционерами. Одного из них, Салина, Михаил помнил с детских лет. Салин пристал к Кормильцеву:
— Чего ходишь здесь?
За пазухой были листовки. Улучив момент, Кормильцев сшиб с ног обоих и скрылся. Вечером Михаил рассказал об этой встрече Демидову:
— Салина я знаю. Осенью 1916 года он кузнеца Евстигнея Егорова за выступление против обсчета рабочих в кутузку отправил.
Но Демидов сурово отчитал юношу:
— Действовать надо осторожно, обдумывать каждый свой шаг при выполнении задания.
Вот уже третий день ремонтировал Михаил сарай во дворе комендатуры. Наступали сумерки. А за пазухой у Михаила — последняя листовка. Миша пролез в щель сарая, очутился возле забора, быстро приклеил листовку. Незаметно вернулся и продолжал отесывать балку. Из раскрытых окон кабинета коменданта доносились голоса. Комендант что-то сказал. Судя по сиплому басу, ему ответил Бычков, помощник коменданта.
— Спокойно, говоришь? — вдруг закричал комендант. — А это что? Покажи-ка ему, Рогожин, эту бумагу! Совсем ведь еще свежая, клей даже не просох.
На крыльцо вышли Бычков и Рогожин. Помощник коменданта позвал Кормильцева:
— Иди-ка сюда, парень. Не видел, кто проходил здесь только что?
— Он, — мотнул головой на Рогожина Михаил.
— Знаю, — поморщился Бычков, — а еще кто?
— Не знаю, не видел, — пожал плечами Михаил.
— Ну и дурак, — отвернулся помощник коменданта.
Оба белогвардейца ушли. Миша собрал инструмент в ящичек и занес, как это он делал и раньше, в сарай. Отряхнув с пиджака и брюк маленькие щепочки, вышел со двора комендатуры. Бычков и Рогожин были уже далеко, и Кормильцев, не оглядываясь, скрылся в проулке.
Фельдфебель Долгодворов резко распахнул дверь, прошел, пьяно покачиваясь, к столу.
— Вот что, Екимов, — сурово глянул он на Василия Яковлевича, — явишься к двум часам дня к его благородию господину Норенбергу.
— Зачем?
— Они мне не докладывают.
Сам посмотрел кругом, увидел жену Екимова — Прасковью — и подумал, что у нее, наверное, припасена бутылочка горькой настойки.
— Вот что, — сдвинул брови Долгодворов, — вы как насчет самогонки, а?
— Не занимаемся, — коротко ответила Прасковья.
Долгодворов хмыкнул, побарабанил пальцами по столу.
— Ну, ну, — повернулся к Екимову, — понял меня? Ровно к двум. Опоздаешь — пороть буду, ясно?
Не дождавшись ответа, Долгодворов вышел из землянки.
Жена бросилась к Василию Яковлевичу.
— Зачем это, Васенька? — тревожно спросила она. — Неужто пронюхали?
— Не должны, — помолчав, сказал он. — Не стал бы Норенберг посылать за мной Долгодворова, сам бы нагрянул.
Екимов терялся в догадках: зачем потребовалось Норенбергу вызывать его? Неужели схватили ребят на станции Потанино, где они должны были поджечь ночью три вагона с углем? Сумела ли Настя Собакина с Леной Овечкиной вчера вечером доставить в солдатские казармы листовки?
Не торопясь, шел он от поселка через жиденькую березовую рощицу. Времени впереди много. Надо сообщить своим, что вызвал Норенберг. Начал моросить мелкий дождь. В кустах послышался приглушенный голос совы.
«Странно, почему это она днем кричит?» — глянул туда Екимов и рассмеялся: возле дерева стоял Максим Филиппович Семенов.
— Долгонько ты идешь к Норенбергу, — сказал он, подходя. — Я изрядно успел промокнуть.
— Откуда ты знаешь, что он меня вызвал?
— Начальник милиции урядник Топилин сказал об этом телефонистке Анне Царевой. Говорит, Норенберг решил, что ты имеешь какое-то отношение к операции по уничтожению угля на станции Потанино.
