Крепость Луны - [12]

Несколько минут я был неспособен совершать какие-либо движения, стоял словно околдованный, не чувствуя, как замерзают мои руки.

Брать извозчика здесь негде, и я побрёл по дороге к более оживленным улицам, редко встречаясь с одинокими прохожими. Голова моя занималась странными, путающимися мыслями. Я вспоминал фразу за фразой, произнесённую Шутом, и мне становилось то беспокойно, то жутко. И что значит странное сообщение от матери?

Холодало. Лохматые тучи ползли по небу. Я ускорил шаг, чтобы не продрогнуть. Спустя полчаса я сумел взять извозчика, который домчал меня до дома за пять минут. За это я сунул ему в три раза больше, чем принято.

Оглянувшись во двор, я подумал, что, наверное, пойдет снег.

— Я дома, — сказал я, коснувшись угла, и начал подниматься по ступенькам.

— Батюшка мой! — донёсся взволнованный голос Тихона. — Батюшка!

— Что стряслось? — внутри похолодело.

— Беда, беда… — Тихон подбежал ко мне и сунул маленькую бумажку. Я бросил на нее короткий взгляд. Большего не требовалось: эту бумагу я уже видел у Шута.

Свиток четвёртый Смерть и арест

Минута пролетела как мгновение. Я уже знал, что делать.

— Тихон, я иду на Площадь Призраков.

В залитых слезами глазах Тихона полыхнул страх.

— Для чего же терпеть ужасы, батюшка, и подвергать себя такой опасности?

— Нет там никакой опасности, Тихон, а если бы и была, как ты думаешь, надо рискнуть ради того, чтобы оказаться возле умирающего отца сегодня же?

Старик разрыдался, но кивнул. Он понимал мою правоту, а всё-таки не мог её принять.

— Передай привет Эсфири Юмбовне и Агнии Парамоновне. Сам выедешь завтра. Прощай.

— Как?! — воскликнул Тихон. — Не евши?

— В своём ли ты уме? Какие тут кушанья! Прощай.

Я спрыгнул со ступеней и за пять минут добрался до оживлённой улицы. Там не составило труда взять извозчика, который домчал меня до Площади Призраков.

Грохот экипажей, хриплые выкрики торговцев оглушили меня. Пройдя каких-нибудь пять шагов, я увяз в толпе, которая несла меня к одному из четырех входов на Площадь. Жандарм, проверяющий документы, оказался сорокалетним плотным господином с вислыми поседевшими усами. Дело своё он знал прекрасно, и перо его бешено носилось по широким страницам учётной книги.

— Вечер добрый, — произнёс он, когда очередь подошла ко мне. — Ваше имя, сударь.

— Переяславский Николай Иванович.

— Мы знакомы, сударь? — поднял он глаза.

— Едва ли. Вы могли слышать имя, потому что я сыщик.

— Верно. Формуляр при вас?

— Я по личному.

— Тогда паспорт-с.

Я подал документ. Жандарм быстро внёс какие-то записи.

— Куда?

— В Кытляр.

— Причину путешествия можете назвать?

— Отец при смерти, — произнёс я и почувствовал, что во рту стало сухо и гадко.

— Сожалею и более не задерживаю. Будьте осторожны. Всего доброго.

Идти на середину Площади я не решился. В этот тревожный час ожили с невероятной силой детские воспоминания и страхи.

Мне было года четыре, когда мы с отцом возвращались в Кытляр. Считая себя уже достаточно взрослым, я вытащил свою руку из руки отца и слишком близко подошёл к переправлявшемуся в другое место незнакомцу. По странной случайности, меня затянуло в образовавшуюся воронку, и я оказался в чужом городе рядом с незнакомцем, который, разумеется, ничего не подозревая, тут же направился по своим делам. Двое суток потребовалось отцу, чтобы, подключив все знакомства, магическими приёмами вычислить, в какой из двух сотен городов перенёсся его сын, и двое суток я провёл в приюте.

Боль пронзила сердце, и тоска свинцовыми кольцами ложилась на грудь. Невидящими глазами я посмотрел на Площадь. Как она была красива, но я не замечал красоты! Когда одни люди переносились в нужный город, на их месте оставался светящийся клочок тумана; когда другие прибывали в Альбург, с них сыпались искры, которые долго не гасли на камне, из-за чего вся Площадь казалась усыпанной мелкими тлеющими угольками.

Я сделал глубокий вдох, поднял ногу для шага и прошептал:

— Кытляр.

В теле почувствовалось онемение и покалывание, как будто все члены вдруг потеряли вес. Слух наполнилсяшумом сотен городов, а перед глазами за секунду пронеслись сотни Площадей. Потом разом всё оборвалось. И тут же из пустоты соткалась другая Площадь, а с шинели посыпались негаснущие искры. Грудь вобрала другой воздух, кажется, более теплый и родной.

— Довезу куда хош! — услышал я зычный голос и обернулся.

Это извозчик зорко следил за передвижениями на Площади, под одиноким фонарём кутаясь в тулупчик.

— Имение Переяславских знаешь? — крикнул я в ответ.

— Вёрстах в тридцати к юго-западу!

Я спешно прошёл мимо дремавшего жандарма.

— Мне бы скорее.

— По ночам езжу, недавно заступил, стало быть, лошадка свежая, почему бы не довести и поскорее? Только… — извозчик поглядел на меня очень внимательно, — погодите, кажется, вы в форме.

— А вы тех, кто в форме, не возите?

— Вожу, — улыбнулся мужик, — просто я подумал: если нашлась форма, авось найдётся и пистолет.

— Есть и пистолет.

— Тогда я покоен.

— Заплачу вдвойне.

— Об этом опосля. Будет ли где заночевать?

— Как в имении не найтись тёплому уголку?

— И то верно.

Я сел. Лошадь всхрапнула и понесла кибитку по мощеным улицам.