Крепость Бреслау - [55]

Бреслау, суббота 24 марта 1945 года, пять утра

Доктор Вилли Шольц, хирург в временном госпитале у Редигерплац, не спал уже тридцать часов.

Он чувствовал песок под веками и шатался на ногах, когда всматривался в сплетение тканей в большой грудной мышце, и пытался попасть пинцетом в сплющенный свинец, который торчал не очень глубоко, в части ключичной мышцы. Пинцет соскальзывал с свинца и нарушал поврежденные ткани.

Тогда в ране проливались небольшие волны крови и вытекали на тело пациента. Доктор Шольц отложил инструмент и кивнул головой санитару, который этот знак понял сразу.

Подал доктору стакан водки и смотрел, как его кадык слегка движется. Шольц окунул пинцет, смачивая в спирте.

Когда он почувствовал действие алкоголя и небольшое головокружение, всунул инструмент в кровавый бифштекс раны и безошибочно ухватил свинец.

С удовольствием сжал сильно кусок металла. В левой руке все еще держал стакан. Он знал, что пуля уже ему уже не вырвется. Вытащил ее уверенно и бросил в таз. Задребезжала облупленная жесть, когда упали в нее пуля, пинцет и пустой стакан.

Доктор Шольц сел тяжко на стул и затянулся папиросой, которую санитар сунул ему в рот и закурил. Глаза у него закрывались, санитар вынул папиросу из его рта и сам жадно ей затянулся. Образ этот доктор Шольц видел в полусне и не был уверен, что наглость санитара не является продуктом его собственного воображения. Тем более не был уверен в реальности последующих видений.

Вот прооперированный пациент, пожилой мужчина с обожженным лицом, очнулся от наркоза и спросил его раскатистым голосом:

— Вы эманация Бога, доктор?

— Такого комплимента я еще до сих пор не слышал, — буркнул доктор и заснул.

Бреслау, суббота 24 марта 1945 года, час дня

Глаза Мока открылись и тут же наткнулись на белый потолок с несколькими подтеками. Глазные яблоки повернулись влево и вправо. Зарегистрировали бинты, ампулы и коричневые светильники. Внезапно стали неподвижны. Не могли оторваться от других глаз — голубых и влажных.

— Уже после операции, — сказала мелодичным австрийским акцентом хозяйка голубых глаз. — Все кончено. Вы хотите пить?

Мок не ответил. Он хотел сейчас только одного. Не хотелось ни есть, ни пить, ни — как говорил император Клавдий — отдавать долг природе. Он мечтал о своей маске, которая бы закрывала его лицо от взглядов прекрасной, как сон, медсестры.

Он поднял левую руку, чтобы коснуться своего лица. Однако вместо бархатного прикосновения карнавальной маски почувствовал колющую боль в груди. Легкие отреагировали остановкой дыхания, потовые железы выделили побуждать крупные капли, голова упала в складку подушки.

— Лежите спокойно, — сказала сестра и вытерла ему пот с лица.

Мок, почувствовавший ее руки на своем лице, не имел уже никаких иллюзий относительно наличия маски. Он закрыл глаза, чтобы не видеть отвращения на лице медсестры.

— Где я? — Даже не удивился, услышав свой обычный зычный голос вместо слабого хриплого рева, которого ожидал. — И как долго тут буду?

— В полевом госпитале у Редигерплац, — ответила сестра. — Вы перенесли небольшую операцию. Выходите за неделю. До свадьбы заживет.

А таким образом я попал в этот госпиталь, в котором лежит Гнерлих, подумал Мок, к которому я как раз шел, когда меня подстрелили.

Это очередной знак. Чем ближе к зверю ты, тем более алчешь справедливости. В больничной палате вибрировали еще высокие ноты голоса медсестры. Некоторые из них были отмечены изумлением.

Он открыл глаза и увидел ее улыбку. Помахала ему рукой и повернулась к выходу. У него не было сомнений, что существо это было ангелом, а не обычной божественной эманацией.

— Сестра! — воскликнул он так громко, что больные, лежащие по его бокам, резко зашевелились. — У меня к сестре большая просьба.

— Да, я слушаю, — девушка смотрела на него очень серьезно. Она боялась, что этот пожилой мужчина, на которого произвела немалое впечатление, начнет ее задерживать, шутить и рассказывать глупые шутки, как фронтовики со второго этажа, которые при ее виде опускали руки под одеяло.

Обожженное лицо пациента было несмелое и спокойное, а глаза смотрели прямо и честно.

— Сестра могла бы принести мне Библию?

Бреслау, воскресенье 1 апреля 1945 года, восемь утра

День Воскресения Христова был прекрасный и солнечный. Русские бомбардировщики налетели с юга.

Несколько из них, пренебрегая зенитной артиллерией на Главном вокзале, двинулись к сторону холма Либиха. Когда они были там, бомбометатели выполнили свой долг. Надменная башня была поражена на половине своей высоты. Из сердца строения хлынули осколки кирпичей, а за ними появились спирали дыма. Плоская крыша в центре здания раскололась пополам и начала скользить внутрь вместе с зенитным орудием флаквирлинга и его трехместным обслуживающим персоналом. Тела солдат, изорванные осколками, провалились внутрь по инерции и свалились на пол четвертого этажа.

Все трое защитников крепости лежали — словно условились, будто это была муштра — на животе, а их открытые рты отдавали кровь ровными волнами. Через некоторое время кровь потеряла свой цвет, покрылась белой пылью. Башня и крыша строения скрывались в фонтанах дыма, пыли и копоти.