Крепость Бреслау - [40]

— А которое это? — Мок тоже закурил, но без расточительства. После еды его организм жадно втягивал никотин каждой своей тканью.

— Ну то, которое ты привез мне в подарок из Парижа.

— Ах, ты говоришь об оранжевом! — Он опознал с улыбкой платье, купленное в салоне Коко Шанель. — Ну да, действительно тебе к лицу.

— Ну нет, ну что мне делать с этим типом? — Смех Карен разнесся по столовой. — Лососевый — это не оранжевый! Это совершенно другой цвет!

— Пусть будет так. — Мок поправил маску и шелковый платок, который выглядывал у него в расстегнутой рубашке. — А что еще мы будем делать в Копенгагене?

— Летом мы будем ходить на пляж в Амагер. — Голос Карен звучал все более мечтательно, когда мыслями она возвращалась в свой родной город, из которого когда-то уехала на учебу в Берлин и Бреслау.

— А зимой мы будем любоваться инеем на листьях в садах Тиволи. Ты можешь вернуться к своим интересам языкознания со времен молодости. Когда-то ты сказал мне, что об этом мечтаешь. Научная библиотека в моем городе прекрасная. Ты представляешь себе пенсию в читальном зале университета? Там, где парит дух Раска? Постоянно ведь мечтаешь, чтобы изучать лингвистические вопросы.

— Я уже ничего не помню. — Мок затушил папиросу и задумался. — Когда-то интересовали меня, например, какие-то изменения гласных в латинских слогах. А теперь даже не знаю, какие изменения имел в виду.

— Все вспомнишь — Карен снова впала в патетичный тон. — Мы никогда не забываем то, что когда-то любили. Я, например. — Она умолкла.

— Что ты хотела сказать? — Мок не любил пафоса и боялся, что он сейчас падет какое-то признание. — Закончи, прошу.

— Я, например, — повторила Карен, — не забуду никогда твоей улыбки в день свадьбы. Она была искренней и радостной, хотя несколько ироничной. Эта улыбка много обещала.

— Да ладно, старая история. — Мок чувствовал себя так, будто наелся сахара и запил его медом. — Мне нужно идти.

— Не притворяйся другим, чем ты есть. — Карен схватила мужа за рукав домашней куртки и прижалась к сильной руке, украшенной кольцом. — Да, я знаю, какой ты неуверенный и раздробленный внутренне. Ты не должен передо мной одеваться в какие-то чужие костюмы. Именно поэтому ты так любим, что есть в тебе эта чувствительность. Я не могу жить с типом с тонкостью гориллы. А твоя чувствительность почти женская.

Мок вырвал руку из ее рук. Перстень оставил на коже ее лице красный след. Она зашипела от боли и посмотрела на мужа жалобным взглядом. Его обдала волна сострадания. Он наклонился над ней и погладил ее густые волосы, покрытые дорогой довоенной краской, запасы которой продавали за астрономические суммы наследники знаменитого косметического завода Маргарет фон Валленберг.

— Больше ничего нам не мешает уехать отсюда, — сказал он, гладя ее волосы. — Даже мой брат Франц.

— Ну да, уже его нет неделю. А что с ним случилось? Он мертв? — спросила Карен, не пытаясь даже скрыть радости в голосе.

— Нет его, и конец! — ответил Мок, выходя из столовой. К своему удовлетворению, он не чувствовал уже во рту послевкусия обильного меда.

Бреслау, четверг 22 марта 1945 года, полдень

Русские бомбардировщики «петляков» падали сегодня на город целыми стадами. Мок, увидев из окна дым со стороны Фрайбургского вокзала, решил, что безопаснее всего было бы найти подземное соединение с Бегрштрассе. Выплюнул слюну со вкусом сажи, которая покрывала его язык, завел мотоцикл и двинулся в сторону Блюхерплац. Мотоцикл попадал в трамвайные рельсы, которые бежали посередине Швайдницерштрассе. С витрин магазинов, из-за разбитых стекол вылетали и трепетали на ветру занавески.

Ждали бригады Гитлерюгенда. Их задачей был сбор штор, которые — согласно командованию крепости — могли ассоциироваться жителями с белыми флагами капитуляции. Мок доехал до здания старой биржи, где должен был еженедельно докладывать в отделение полевой жандармерии Festung Бреслау. Капрал с лицом, обожженным фосфором, ни о чем не спрашивал и шлепнул печать с такой силой, что чуть не продырявил бумагу. После передачи пропуска, дозволяющего любые перемещения — и наземные, и подземные, — Мок и адъютант посмотрели молча друг на друга. Потом адъютант разъяснил Моку, как попасть на Бергштрассе, и мрачно помахал рукой.

Мок поступил в соответствии с предложениями адъютанта. Сначала въехал в убежище под зданием старой биржи и направился вдоль железнодорожных путей, которые соединяли Блюхерплац с одной стороны с Главным вокзалом, а с другой стороны — с бункером у Страйгауэрплац.

Как раз в эту сторону поехал Мок и через четверть часа добрался до бункера. Велись там лихорадочные работы. Немецкие солдаты вместе с иностранными рабочими — судя по речи, поляками — выгружали какие-то коробки с большого грузовика и устанавливали их на пандусе. Узкоколейная железная дорога дымила паром и угольными выхлопными газами так обильно, как будто должна была отправиться в путешествие вокруг света.

Мотоцикл Мока миновал еще вагоны, пока наконец не добрался до места, где была развилка: железнодорожные пути шли куда-то — как он думал — в направлении Дойч Лисса, а влево уходил темный тоннель. Над развилкой, под потолком, висела на стальных пролетах освещенная дежурка, из нее на поверхность города вели металлические ступени. Аналогичными можно было спуститься в туннель.