Крепость - [160]

Погода вконец испортилась, к ночи зарядил сильный дождь, пришлось натягивать еще волглые сапоги. Вмиг отяжелевшие ноги гудели, тело ломило, пролежанный лапник впивался в бока. Еловые ветви над головой и верный походный плащ спасали от ливня, костер шипел, но не гас, Мальцов кормил его постоянно, но теперь, усталый, полусонный, потерявшийся где-то неведомо где, он сник, и нехорошие страхи стали заползать в душу. Огонь, спрятавшийся в норку под большими поленьями, уже не радовал, как вчера, алый жар резал воспаленные глаза, а стоило отвернуться от едкого дыма в хлюпающую темноту – как перед глазами вставали огненные круги, за которыми ничего нельзя было разглядеть, и долго не проходили. Огромное пространство дикого леса сжалось до маленькой норки, и он чувствовал себя незащищенным, настороженно вслушивался во всхлипы и завывания ветра, вздрагивал от неожиданных скрипов и непонятных звуков, окружавших его со всех сторон. Постоянно мерещилась всякая чертовщина – казалось, выхода нет и не будет, он здесь умрет и косточки его растащит лесное зверье. В десять, одиннадцать и в двенадцать, как ни напрягал слух, Васькиных выстрелов не услышал. Забывался сном, просыпался, подкидывал дрова в ненасытный костер и опять засыпал. Окончательно проснулся в десять утра. Солнце било сквозь остро пахнущие смолой еловые ветви – на небе ни облачка, от мокрой земли поднимались влажные испарения. Наскоро вскипятил чаю, выпил его вприкуску с двумя кусочками сахара, встал и пошел, держа компас перед собой, и шел пять часов, упорно и четко по стрелке, и вышел к их длинному озеру. Сверился на берегу с картой и вскоре нашел палатку, а около нее хмурого, перепуганного товарища, успевшего уже похоронить его в своих худших думах.

– Твою ж мать! – закричал Васька, увидав его, подходящего к лагерю. – Спрашивать не стану, давай, – протянул ему котелок с супом, отрезал здоровый кусок хлеба. Молча сидел, курил, потягивая терпкий переварившийся черный чай из алюминиевой кружки, пока Мальцов жадно хлебал диетический бульон из рябчика.

– Леший меня водил, Вася, я всё круги нареза́л, в одном месте толкался.

– Как же, леший! Ложись спать, только сапоги сними, дюндель. Выход всегда есть, рыпаться не надо, надо думать, а не паниковать. Спи уже!

«Выход всегда есть», – повторил он сейчас Васькины слова, глянул на луч света из окна: тот утратил яркость и серел на глазах. Две мрачные тени застывших навеки Романа и Давида тянулись от столбов-сталагнатов в трапезную и где-то посередине церкви сливались со сгущавшейся на глазах чернотой.

15

Спал он мало, урывками и, пробуждаясь, долго глядел на пятнышко света в окне. На свободе стоял июнь, время белых ночей, когда от полуночи до четырех природа, погрузившаяся в спячку, затихает. Видимые предметы теряют в сером полумраке очертания, а во́ды в реке лишаются блеска, наливаются свинцом и приобретают плотность глиняного потока, что скрепляет два берега, как раствор скрепляет два кирпича. Тишина подземелья и тишина верхнего мира достигли к середине ночи полного соответствия; ворочаясь на жестком каменном ложе, он слышал лишь шорох одежды, а замерев, ловил звуки дыхания и гулкие биения сердца – единственные свидетельства живой жизни, пульсирующей здесь в мире вечного безмолвия.

Когда серое пятно в окошке начало потихоньку светлеть, он заставил себя подняться и сделал зарядку – кровь побежала по жилам быстрее, упражнения избавили залежавшиеся мышцы от вялости. Ночью он понял, что толком не знает своей тюрьмы, в лихорадке поиска он следовал по ходам, проделанным человеком, тогда как сами пещеры остались неизученными. Что, если существовал естественный ход, соединяющий пещеры Ефрема с древними выработками известняка? Поверху Крепость и катакомбы отделяло километров девять-десять, и, как довелось слышать от спелеологов, многие ходы под землей оставались не пройденными до конца. Сидеть и ждать спасения извне и потихоньку сходить с ума? Нет, он должен был попытаться что-то сделать.

Взял из пакета четыре пряника, фонарь, топор, прогоревшую наполовину свечу и вторую, новую, про запас, перешел в первую пещеру. Зажег свечи в нишах, оставленные там с разборки стеллажа, – теперь он кое-как мог видеть всю пещеру, из конца в конец. Начал с того, что привел себя в порядок. Умылся, сидя на корточках, из первой ванночки, более глубокой, чем вытекающая из нее вторая. Затем медленно прожевал четыре пряника, запил водой, подсчитал, что в таком режиме экономии ему хватит еды на семь-восемь дней.

Шкурник в северо-восточном углу, в который утекала вода, уже видел раньше, он присвоил ему название «Мокрый-1». Действовал, как в разведке, где любой объект исследования всегда получал имя и порядковый номер. От него и начал обход по кругу, освещая стену метр за метром. В тридцати шагах на северо-запад обнаружил еще одну перспективную трещину – широкую, но невысокую, в нее можно было залезть только на коленях, зато пол был сухой. Посветил фонарем: ход уходил прямо на север, луч света не доставал до стены. Этот ход получил название «Сухой-1». Натаскал камней с пола, сложил подобие пирамидки у стены, чтобы можно было легко найти дыру. Больше в первой пещере лазов не обнаружил и перешел в тамбур. Напротив заложенной двери буквально наткнулся на узкую щель, попробовал ввинтиться в нее и понял, что это в принципе возможно. Продирался в жуткой тесноте метров десять, пока лаз не расширился и стало можно встать на колени. Свет фонаря высветил неровный извилистый ход, что уходил дальше в сплошную темноту. Воды на полу не было – лаз получил название «Сухой-2». Последний шкурник обнаружился в церкви, в самом темном северо-северо-восточном углу, вползти в него можно было только по-пластунски, но и здесь всё казалось не столь безнадежным: лаз тянулся далеко вперед и, так как воды в нем не было, получил название «Сухой-3».