Крепкая подпись - [80]

Худенькое лицо сестры Нечкиной слегка порозовело.

— Если нужно, Владимир Николаевич, я, конечно, останусь.

— Вот и отлично! Вашей сменщице мы тотчас и сообщим, чтобы она отдыхала эти сутки. Надеюсь, что она не будет против, а мы с вами сейчас решим, куда поместить нашего больного.

Они вышли из дежурки в коридор.

— Ну конечно же в сорок четвертую. Она как раз свободна. А то, что она служит нам изолятором, — не имеет значения. Совершенно отдельная комната, что и требуется доказать. Заглянем-ка в нее еще раз, Екатерина Алексеевна.

Сорок четвертая была похожа на одноместную пароходную каюту: окно, кровать, столик, тумбочка.

— Очень подходит, — говорил довольный Розанов. — Надо добавить сюда еще настольную лампу… скажите об этом сестре-хозяйке. И пусть сразу постелет все свежее. Мы скоро придем из хирургического корпуса… Могу повторить еще раз, что этот больной не причинит вам никаких хлопот! — Сестре опять показалось, что в глазах его мелькнули «чертики».

Разговор был не совсем обычным, но раздумывать над этим было некогда — надо быстро подготовить все к приему больного.

И вот он пришел. Где-то видела она это лицо. Очень знакомое лицо.

— Вот, пожалуйста, познакомьтесь! Это наша медицинская сестра Екатерина Алексеевна. Под ее неусыпным попечением вы будете находиться! А это Владимир Ильич! — повернулся к ней Розанов.

Она ощутила осторожное пожатие руки, точно опасались сделать ей больно. Голос, мягко заглатывающий букву «р», произнес:

— Очень приятно!.. А к вам, доктор, просьба! Разрешите мне самому переговорить по телефону с домашними?

— Владимир Ильич, все уже сделано. Я говорил с Марией Ильиничной. А товарищ Семашко давно в Кремле.

Вскоре, уже в больничном одеянии, Ленин осмотрел свою будущую палату.

— Хорошо! И окно большое!

— Должен еще раз напомнить, Владимир Ильич, — значительно сказал Розанов, — что вам рекомендуется полный отдых и покой… Ну, чтение еще можно! Что же касается умственных занятий, то, соответственно, бумага, карандаш и всякие иные письменные принадлежности отменяются…

— Ох и злодей же вы, доктор!.. Пользуетесь тем, что я в ваших руках…

— Пользуюсь, пользуюсь. И в то же время крайне доволен, что такие возможности выпадают мне не часто… Прошу располагаться, а мне нужно в хирургический. Думаю, что скоро освобожусь. О вашем поведении мне будут докладывать!

В дежурке, куда перед уходом заглянул Розанов, сестра сказала ему с несвойственной ей горячностью:

— И вы не сочли нужным предупредить меня, Владимир Николаевич! Вы-то знали, знали!

— Не гневайтесь, милая Екатерина Алексеевна, — Розанов погладил ее руку. — Вы, наверно, стали бы волноваться, что вполне понятно, а этого как раз и не нужно. А кроме того, Владимир Ильич страшно не любит, когда из-за него начинается какая-то карусель, как он это называет… Мы вынули ему старую пулю. Я обещал, что все это на несколько часов, без госпитализации, но вышло иначе. Борхард настоял. Берлинский профессор, который делал операцию. А с другой стороны, отдохнет сутки, раз уж такой случай. Переутомление, усталость у него невозможные. Завтра его выпустим. Никаких предписаний я не оставляю. Говорит, что плотно позавтракал перед уходом, обедать будет позже. Измерьте температуру в положенное время, наведывайтесь к нему, но не часто. Работайте спокойно, как всегда! Пусть ничто вас не смущает!

— Да-а, вам-то хорошо, — вырвалось у нее совсем по-детски, — а мне…

— Не волнуйтесь, — улыбнулся Розанов. — Сами увидите, что все будет хорошо.

— А как мне называть?.. Обращаться?

— Полагаю, по имени и отчеству. Владимир Ильич — и все! Как только освобожусь — приду.

И для сестры начался, а вернее продолжался, ее обычный день — трудный, хлопотливый, беспокойный. Она раздавала лекарства, делала перевязки, заглядывала на больничную кухню, отмечала в журнале выполненные врачебные назначения, написала письмо по просьбе одного больного, но мысль ее неотступно возвращалась к небольшой палате под сорок четвертым номером.

Делая свою работу, она несколько раз проходила мимо двери с матовым стеклом; она имеет право войти сюда не постучав, когда найдет нужным. В конце концов, она обязана заглянуть к больному.

Он лежал на боку, полузакрывшись одеялом, смотрел в окно.

— Доктор Розанов в операционной, — сказала она, стараясь произносить слова возможно спокойнее. — Может быть, вам что-нибудь нужно? Я могу передать!

— Благодарствую, сестрица, ничего не нужно!.. Я тут без разрешения произвел небольшую перестановку: подвинул кровать к окну, а тумбочку немного в сторону. Хочется быть поближе к окошку…

— Что же… это хорошо… — не очень впопад сказала Екатерина Алексеевна и заторопилась.

Но ей пришлось задержаться. Один за другим посыпались вопросы: как кормят больных, хватает ли мест для размещения, как отапливаются зимой, какие болезни встречаются чаще? В вопросах уже слышалась хозяйская, заботливая нотка, это уже не больной с нею разговаривал. Какие-то ответы, видимо, показались ему недостаточными или требующими обдумывания, он машинально поискал карман на больничном халате.

— Позабыл! Я же лишен письменных принадлежностей! А у вас просить боюсь! — он рассмеялся, откинувшись на подушку.