Крепкая подпись - [55]
Дубонос не ответил. Ступая по мягким кочкам, он стал медленно переходить от дерева к дереву. Кощеев бурчал позади: «Тоже мне, приключения на суше и на море». А горький дым все явственнее плыл навстречу.
Скат. Густой кустарник вперемежку с лесом. И сквозь деревья видно, как шевелится рыжее пятно костра.
Дубонос согнулся, лег на землю и пополз, как огромная ящерица. Кощеев недовольно сопел, но полз рядом.
Так добрались они до поредевших кустов и залегли — дальше нельзя. Совсем близко потрескивал и чуть дымил небольшой костер. Лохматый мужчина, до ушей заросший черной бородой, сидел возле него и подбрасывал в огонь мелкие сучья.
Несмотря на жару, он был в стеганом ватнике с прожженной дырой на боку; по другую сторону костра, подперев голову рукой, полулежал второй человек — лица его не было видно.
Нет, не похожи на охотников!
— Передай водички, Мироша, — резким гнусавым голосом сказал лохматый.
Тот привстал, протянул закопченную солдатскую манерку. Это был молодой парень с пухлым, бабьим лицом. Лохматый долго пил, запрокинув бороду.
— Вкусна лесная водичка. Чиста, холодна, — сказал он удовлетворенно и погладил бороду, стряхивая капли воды. Парень лежал молча, уставившись на огонь.
В тишине потрескивали горевшие сучья. Лохматый положил себе на колени брезентовую сумку, вынул из нее краюшку хлеба и ломоть желтоватого сала.
Кто из них пошевелился — этого Дубонос и Кощеев не могли установить и много позже. Захрустела сухая ветка. Звук показался оглушающе громким, — может быть, потому, что хрустнуло у самого уха.
Но и те, у костра, как видно, услышали его.
Лохматый перестал жевать и повернул лицо в их сторону. Парень приподнялся на локте, вытянул шею. Они настороженно вслушивались, потом парень произнес жалобно:
— Вот, дядя Петя, какая пошла житуха. Дрожи от каждого шороха, хоронись, как зверь лесной.
— Зато спасаем наше грешное тело, — ответил лохматый, — а это есть наше бесценнейшее достояние… Да и кто полезет сюда? Это уж так у нас, от воображения. К вечеру доберемся до Гуляйки, а там нас куманек приютит. Мы с тобой, Мироша, мелкоплавающая дичь — совхозный счетовод да конюх совхозный. А попадем под горячую руку, и подвесят нас заодно с гражданами-товарищами… Карловский-то председатель какую принял кончину?! У них опять пошло на кровь, как в восемнадцатом! И что будет в нашем Деме богоспасаемом, провидеть нельзя. Знаем мы с тобой, Мироша, только одно, что ихняя мобилизация нам не с руки. Мы отойдем в сторонку, подождем, посмотрим. — Лохматый убрал недоеденную краюшку и начал, кряхтя и морщась, стягивать сапог. — Ты, Мироша, по своей малой грамотности, не видишь факты дальше Демского уезда. А между тем наша уездная Карловка есть частица… Не может процветать государство, если против достойных людей, против хозяев с законным достатком поставлена голытьба, именуемая беднотой, и прочая голоштанная шатия. Это и порождает протест, противодействие и даже отчаяние. Не нам, так и не вам. Горите огнем!.. Наша же линия, Мироша, не соваться и лихое времечко переждать. — Он размотал портянку и сокрушенно поглядел на ногу. — Ну и стер, мать честная! Нету походного навыка. Вот и в душегрейке прожег дыру…
Голос его звучал по-домашнему неторопливо. Беспокойный мир, от которого спасались эти люди в одичало-глухом уголке векового леса, уже казался им, наверно, отодвинутым куда-то далеко.
И так поражающе-неожиданно было то, что случилось через несколько секунд, что они даже не вскрикнули, не вскочили, а остались сидеть, точно застигнутые внезапным параличом.
Только треск в кустах успели они услышать. Потом что-то метнулось перед глазами и непостижимо громадный человек возник у костра (второго они не заметили).
— Оружие сдавайте!
Парень стал медленно подымать руки вверх. Лохматый, откинув голову, глядел на неправдоподобного человека снизу вверх, точно на высокое дерево.
— Оружие выкладывайте! Что в сумке?
Лохматый вдруг засуетился:
— Оружия у нас нету… Не держим. — Он опрокинул сумку трясущимися руками. — Вот… махорка, хлеб… Сала тут осталось… Белье. Карт колода… всё!
Дубонос и Кощеев переглянулись: оружия нет — видно сразу.
— Обуйся! — сказал ему Дубонос и повернулся к парню. — Руки опусти!
Кощеев смотрел на него с молитвенным восторгом. Дубонос приложил ладонь к шляпе — отдал ему честь — и сунул кобуру в карман. Все-таки пригодилась! Он сам на какую-то секунду поверил, что это не кобура, а его трофейный пистолет, добытый под Нарвой.
— Подымайтесь!
Лохматый оказался низеньким, коротконогим, почти квадратным. Парень, в неопоясанной, длинной рубахе, в светлых кудерьках на голове, был похож на оперного пастушка. Хороша парочка!
— Выходите! В город пойдем. Небось не позабыли дорогу!.. И ни полшага в сторону, а то…
Вот и все. И уже не мучают воспоминания об «арико соус пикан».
ДВАДЦАТЬ! И ВСЕ СТАРЫЕ ФРОНТОВИКИ!
Шли молча. Плотный настил из сухих, слежавшихся листьев сменялся обманчивыми прогалинами, где чавкала жижа под ногами. А над головой, перемежаясь с редкими голубыми просветами, тянулась нескончаемая зеленая завеса.
Шли то гуськом — когда тесно прижимали деревья, — то снова парами. Глядя на понурые спины идущих впереди, Дубонос и Кощеев мысленно спрашивали друг у друга, догадываются ли эти двое о странном положении идущих сзади и не знающих дороги.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.