Крепкая подпись - [53]
Черняк хмуро слушал ее. Все это ему чрезвычайно не нравилось. Какого же рода внушение следует применить, чтобы правила не расшатывались?
Грибники не вернулись и к чаю. Это уже заставляло насторожиться.
Петрович, бывалый человек и местный житель, допускал, что ребята могли заблудиться. В роще, конечно, не заблудишься, но если пойти дальше, вглубь, то здесь леса сурьезные. А что другое, к примеру, — встретить недобрых людей или столкнуться со зверьем из крупных, — то нынче такого не водится. В восемнадцатом тут крепко пошаливали, да новая власть их вычесала, а зверье распугано еще с войны… Ничего, поблуждают и выйдут…
Не вернулись грибники и к ужину, и ко сну. Дача притихла. Молча улеглись спать.
Теперь уже Черняк не думал ни о каких мерах пресечения. Ночью он несколько раз выходил в сад, спускался к дороге. Ночь была такая темная, что он не видел своей руки с потухшей самокруткой. Где они сейчас? Что произошло с ними?
И утром не вернулись грибники.
После завтрака Черняк заявил, что больше ждать нельзя. Надо разделиться на несколько групп, обследовать рощу, ближайшие окрестности. Петровича он попросил сходить на хутор и договориться о подводе — может быть, придется ехать в город.
Предложив «дачникам» не разбредаться, он зашел к себе, чтобы прихватить «пушечку» — на всякий случай. В это время из сада донеслись громкие выкрики и, кажется, смех. Сунув револьвер в карман, он побежал на крыльцо.
Все «дачники» столпились здесь. Забравшись на дерево, Коля Филатов кричал, как дозорный с крепостной вышки:
— Приближаются! Двое! С пустыми руками!.. Грибы бортиком — факт!
Сообщения Коли Филатова вызывали веселые замечания. Грибники нашлись, можно и посмеяться.
Лишь оторг стоял молча: вот, оказывается, что означает, когда люди говорят: камень с сердца упал.
Но он тут же спохватился и одернул себя: «Не собираетесь ли вы, дорогой товарищ, устраивать радостную встречу нарушителям правил внутреннего распорядка?!»
Теперь уже и он отчетливо видел две знакомые фигуры, идущие по дороге. Надо быстренько приготовить для них какую-нибудь подходящую фразочку, чтобы всем понятно стало — снисхождения не будет! Что-нибудь такое, вроде: «А-а-а, здрасьте, голубчики! Давненько с вами не видались! Где же это вы изволили загулять?»
Сдвинув брови, оторг смотрел, как они подошли к саду, ступили на аллею, посыпанную желтым песочком. Бурая пыль покрывала их с головы до ног, лица измученные, точно опаленные.
Ладно, отставить фразочку! Пусть сначала вымоются, поедят. А потом собраться здесь же в столовой, и пускай объясняются перед всеми. Послушаем, обсудим и осудим. Да, именно так — выслушать, обсудить и осудить!
ГОРЬКИЙ ДЫМ КОСТРА
После завтрака Дубонос имел твердое намерение залечь в тенистом уголке минут на двести, как он любил выражаться, но Кощеев стал уговаривать его идти за грибами: лучше Дубоноса напарника не сыскать.
— Успеешь ухо давить, — убеждал его Кощеев своим окающим ярославским тенорком. — Вечер и ночь твои. А со мной не вернешься с пустыми руками. У меня, брат, на грибные места нюх, ибо я возрастал в деревне… Почему Проконен с Лехой Дятловым бортиком проехались? Нюха не имеют! Вот те крест, Петро, не пожалеешь. Всех поразим.
Одолеваемый приятной истомой Дубонос таращил глаза и длинно зевал. Нелегко было раскачать такого слушателя, но Кощеев не отступал.
Примерно через час после собеседования две фигуры — длинная и короткая — двигались через поле по направлению к роще. Длинный был в соломенной шляпе со шнурком, в бархатной курточке, заметно изъеденной молью, в солдатских галифе, заправленных в нитяные носки. «Иисусовы галоши» — нехитрая обувь на деревянной подметке — стучали при каждом шаге. В руке он нес огромную плетеную корзину в форме бутыли.
Рядом шел коротенький спутник — в лихо надетой кепочке блином, в кургузом пиджачке, со щегольской картонкой, куда в свое время барыни укладывали на хранение шляпы. Встречные — имейся они здесь — приняли бы их скорее всего за странствующих фокусников: вот сейчас расстелют коврик на земле и дадут представление.
В роще было тихо, прохладно, и воздух среди матово-белых берез казался зеленоватым.
— Гриб сам не идет в руки, — поучал Кощеев, — его надо обнаружить зорким взглядом, а у тебя голова расположена очень высоко. Усиль внимание. Что ты видишь здесь, например? Кочку? А что я вижу? — Кощеев нагнулся и сорвал гриб с голубой шляпкой. — Сыроежка. Не ахти что, но и она сгодится…
Они долго бродили по роще, но добыча была мизерная — десятка три сыроежек.
— Тебе, Кощей, треба нюх прочистить, бо он у тебя засорився! — насмешничал Дубонос.
Кощеев нервно шмыгал утиным носом. Самолюбие его жестоко страдало.
Через некоторое время Дубонос заявил, что у него устали ноги и что самое верное — это выбросить сыроежки и потихоньку, тем же кружным путем, вернуться на дачу. Кощеев с горечью ответил, что из таких вот, как Дубонос, и получаются ренегаты, и предложил заглянуть в лес, пройтись по самому краешку: лес рядом, а до обеда еще далеко. И снова живописал он Дубоносу, как будут шипеть грибки на Ульянушкиной сковородке, источая аромат, и снова Дубонос поддался его красноречию.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.