Крепкая подпись - [52]
ДЕНЬ ВЕСЕЛЫЙ, ДЕНЬ БЕСПОКОЙНЫЙ
Незадолго до подъема Петрович вытащил из кладовой весы, гири, принес столик и стул. Со стороны можно было подумать, что на зеленой площадке перед дачей готовится состязание атлетов-гиревиков.
Черняк, подобно арбитру, занял место за столиком. Событие, которого ждали с таким нетерпением, наступило. Кряхтела площадка весов, стучали гири.
— Три пуд осьмнадцать фунт! — лихо выкрикивал Петрович. — Следующий, становись!
Оторг тут же производил подсчет (сведения, присланные Макаронычем, лежали перед глазами) и объявлял цифру прибавки в весе. «Отлично, превосходно», — приговаривал он, записывая новые данные в тетрадку.
Героем этого утра стал Коля Филатов, отрастивший себе пухленькие щечки: двадцать два фунта за пятнадцать дней.
Когда на весы взгромоздился Дубонос, все затихло вокруг, как бывает перед трудным цирковым номером.
Всем было известно, что с некоторых пор Дубоноса охватило страстное желание поправиться. Не раз наблюдали, как он разглядывал себя в осколок зеркала, натягивал кожу на ребрах — не пополнел ли?
Подсчет установил, что Дубонос остается при своих: сколько было — столько и есть.
— Не может быть, — сказал он упавшим голосом. — Машина врет!
— А чего ей врать, она не человек! — назидательно ответил Петрович. — Не веришь — становись заново.
Повторное бряцание гирями подтвердило первый результат, и Дубонос с отчаянным лицом направился к дальней скамейке.
После церемонии взвешивания состоялась очередная гигиеническая беседа оторга.
Случай с Дубоносом был отмечен им как весьма поучительный. Нельзя, конечно, скидывать со счетов почти три аршина роста. Чтобы упитать такую махину, требуется более длительное время. Но и немало тут собственной вины Петра Дубоноса, не соблюдающего правила о медленном пережевывании пищи. Он глотает ее, как слон. (Громкий хохот присутствующих.)
Зато о Коле Филатове оторг говорил восторженно, приписывая его успех неуклонному выполнению дачного режима.
— Вы только представьте себе этот кусочек в двадцать два фунта! — с жаром восклицал он. — И ведь это не предел!
— Да-а, кусочек славный, — протянул Евсей Кажаринов, сидевший на траве, подкорчив ноги. — Двадцать два фунта за две недели! А через месяц пуд нарастет?! Куда же это поместится?
Оторг успокоительно поднял руку:
— Найдется куда. Кожные покровы человека имеют способность растягиваться. Так что ты, Евсей, не беспокойся!
— Да я не о том беспокоюсь. — Кажаринов размял в пальцах окурок цигарки. — Вернемся в Питер, не узнают, пожалуй, кто мы есть — свиньи или члены РКСМ… Ходить нам каково будет среди питерских ребят?!
Слова эти были произнесены совсем тихо, но почему-то все услышали их и повернулись к говорившему.
У Черняка холодно блеснули глаза за стеклами очков:
— И об этом не беспокойся, товарищ дорогой. Лишь бы внутри у тебя не завелось свинство. А то, что снаружи нарастет, — останется про запас. Пригодится. Пока толстый похудеет — худой сдохнет! Слыхали такую поговорку?
Беседа была прервана ударом в медный таз, и все отправились завтракать.
Все шло по заведенному порядку. После завтрака «дачники». разбрелись по своим излюбленным уголкам, а Черняк пошел к себе и впервые прилег днем на кровать.
Что, собственно, случилось? Всего лишь маленькая словесная перепалка с Евсеем Кажариновым. И кажется, отвечено ему было неплохо, если судить по лицам ребят. Засмеялись как будто одобрительно. Но все же над этим фактом следует задуматься: не трещинка ли это в «стихии растительной жизни»? Нельзя дать ей разрастись. Немедленно принять меры. В ближайшие же дни съездить в Дем. Привезти газетку «Демский коммунар» за последнее время, скромненько ознакомить с текущими событиями. Пригласить демичей в гости, устроить вечер спайки, как договорено с Сайтудиновым. Попросить Ульянушку сготовить что-нибудь поторжественнее. Выяснить в Деме виды на «оказию» и не откладывать коллективного письма в Питер… Разве я не понимаю вас, черти-мальчики? Но от этого мне не легче…
Так размышлял оторг, прикуривая одну цигарку от другой. И еще не успел он додумать всего, как произошло новое событие: за обеденным столом пустовали два места — Петра Дубоноса и Осипа Кощеева.
— Тем хуже для них! — громко сказал оторг, когда обед закончился. — Никому не позволено нарушать установленный порядок!
«Дачники» удалились в спальню для проведения «пассивного бодрствования», а Черняк то шагал по столовой, то останавливался у окна и барабанил по стеклу. Имеется безусловный пробел в правилах внутреннего распорядка. Часть карательная не содержит для нарушителей ничего, кроме декларативного заявления о мерах «со всеми вытекающими последствиями». Это выглядит столь же неопределенно, как обещание Антона Лубы: «Головы будем откручивать!» Звучит грозно, но что в действии? А ведь подобный случай нельзя оставлять без внимания…
Расстроенная Ульяна Петровна сообщила оторгу, что Дубонос и Кощеев заходили на кухню после завтрака и предупредили ее, чтобы она готовилась к «супризу»: сегодня на обед должны быть жареные грибы, которые они наберут. Кощеев спрашивал, есть ли у нее «толковая посуда», чтобы приготовить на всю братию. Она показала им вот эту сковородку — четверть плиты занимает — и сказала, что за посудой дело не станет, были б грибки. Они попросили насчет «суприза» не распространяться и ушли тихим манером.
Второй том новой, полной – четырехтомной версии воспоминаний барона Андрея Ивановича Дельвига (1813–1887), крупнейшего русского инженера и руководителя в исключительно важной для государства сфере строительства и эксплуатации гидротехнических сооружений, искусственных сухопутных коммуникаций (в том числе с 1842 г. железных дорог), портов, а также публичных зданий в городах, начинается с рассказа о событиях 1842 г. В это время в ведомство путей сообщения и публичных зданий входили три департамента: 1-й (по устроению шоссе и водяных сообщений) под руководством А.
В 1940 году в Гааге проживало около восемнадцати тысяч евреев. Среди них – шестилетняя Лин и ее родители, и многочисленные дядюшки, тетушки, кузены и кузины. Когда в 1942 году стало очевидным, чем грозит евреям нацистская оккупация, родители попытались спасти дочь. Так Лин оказалась в приемной семье, первой из череды семей, домов, тайных убежищ, которые ей пришлось сменить за три года. Благодаря самым обычным людям, подпольно помогавшим еврейским детям в Нидерландах во время Второй мировой войны, Лин выжила в Холокосте.
«Весна и осень здесь короткие» – это фраза из воспоминаний участника польского освободительного восстания 1863 года, сосланного в сибирскую деревню Тунка (Тункинская долина, ныне Бурятия). Книга повествует о трагической истории католических священников, которые за участие в восстании были сосланы царским режимом в Восточную Сибирь, а после 1866 года собраны в этом селе, где жили под надзором казачьего полка. Всего их оказалось там 156 человек: некоторые умерли в Тунке и в Иркутске, около 50 вернулись в Польшу, остальные осели в европейской части России.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.