Кремлевское золото - [64]

— Дополнительным обыском в квартире вашей бывшей няни Егоровой, проживающей на Петровке, 26, в специальном тайнике под плитой, были изъяты принадлежавшие вам 208 бриллиантов и, кроме того, изумруды, сапфиры, рубины, жемчуг, платиновые, золотые и серебряные изделия. Почему вы до сих пор скрывали, что обладаете такими крупными ценностями?

— Мне было жаль… — Лидия Русланова была крайне взволнована: она не ожидала такого удара. — Мне было жаль лишиться этих бриллиантов. Ведь их приобретению я отдала все последние годы!

— А где вы брали деньги? — уточнил следователь.

— Я хорошо зарабатывала исполнением русских песен. Особенно во время войны, когда «левых» концертов стало намного больше. Этим занималась не только я. Картины и драгоценности скупали и другие артисты. Например, на квартире Екатерины Васильевны Гельцер я видела богатую коллекцию картин, а также очень крупные бриллианты и изумруды. Большое количество драгоценностей у Антонины Васильевны Неждановой. Среди артистов даже ходит анекдот, что, когда Нежданова наденет свои бриллианты, ее муж Голованов ходит за ней с совком, боясь, как бы она их не растеряла. Хенкин скупает картины и золотые часы. Очень богатым человеком слывет Ирма Яузем. Имеются ценные бриллианты у Леонида Утесова, я сама их видела на его дочери. Большие деньги нажила Любовь Орлова, в основном, за счет «левых» концертов. А Исаака Дунаевского в нашей среде называют советским миллионером, у него тоже большое количество картин и бриллиантов… Что касается меня, то признаю, что картины, бриллианты, платиновые и золотые изделия приобрела нелегально, с рук, в целях наживы. В стяжательстве и незаконных поступках признаю себя виновной…

Тут, как мне кажется, следует сделать одно небольшое отступление, чтобы внести ясность. Факты, раскрытые Лидией Руслановой на следствии, носили не такой уж сенсационный характер. В стране к тому моменту начинался процесс переосмысления ценностей, рушились созданные первыми большевиками-революционерами стандарты на воззрение о накопительстве и стяжательстве. На смену первым большевикам-идеалистам приходили другие — большевики-материалисты. Это уже потом всех их смешали в одну общую кучу — в назидание потомкам. Для такой переоценки ценностей существовали реальные обстоятельства. Во-первых, многие вернулись «оттуда», а «там» они смогли воочию убедиться, как на самом деле живут представители загнивающего капитализма. Во-вторых, железный занавес начинал понемногу приоткрываться, в столице устраивались многочисленные правительственные приемы, на которых присутствовали иностранцы. Время вынужденного пуританства, уходило в прошлое. Нужно было создать видимость всеобщего благополучия в условиях единственно верного и справедливого общественного строя. Поэтому власть имущие и те, которые в первую очередь обслуживали эту власть, — артисты, певцы, композиторы, художники и т. п. — получили право на некоторую роскошь. Но, как водится, они тут же бросились из одной крайности в другую. По-человечески это понять можно: неуверенные в завтрашнем дне, они стремились в кратчайшие сроки захватить как можно больше ценностей. Однако, у этой медали была и оборотная сторона: значительная часть населения, существовавшая по «единственно правильным и справедливым» законам такого же общества, не могла позволить себе подобную роскошь. Благо, эта значительная часть была занята восстановлением народного хозяйства и по сути расчищала страну от руин. Но и ей необходима была подачка, чтобы не утратилась иллюзия справедливости общественного строя. Такой подачкой явилась денежная реформа 1947 г., о несостоятельности (и даже вредности для класса рабочих) которой говорил опальный генерал Терентьев. Карточная система была отменена, люди начали получать зарплату, на которую могли — если не брать в расчет все связанные с этим трудности — приобретать все, что заблагорассудится.

Вот как описывает эту ситуацию Бенедикт Сарнов в своей книге «Смотрите, кто пришел»:

«Я вспоминаю один замечательный разговор.

У меня был сосед — Иван Иванович Рощин. Он был когда-то подручным маляра, потом маляром, потом мастером. Брал Зимний. Вступил в РКП. На гражданской потерял ногу. Потом кончил не то ком-, не то промакадемию и стал ответственным работником. Он занимал важный пост в каком-то главке, и поэтому за ним каждое утро приезжала машина.

Иван Иванович любил поговорить на разные отвлеченные темы. Например, о том, как легко давались ему науки. Особенно философия. К философии он питал особую склонность. Он даже намекал иногда, чуть смущенно улыбаясь, что именно в занятиях философией, а не Главсоли или Главхлебе лежало истинное его призвание. Но — ничего не поделаешь! Партия бросила его в Главсоль, а для коммуниста воля партии — закон.

Шел 1945 г., последний год войны, первый год мира. Вероятно, именно в этом году для всех уже стало ясно, что башмак окончательно стоптался на ноге. Именно тогда, я думаю, в голове у Милована Джиласа впервые забрезжило название его будущей книги: «Новый класс». Во всяком случае, именно тогда возник так полюбившийся москвичам анекдот про изможденных, заморенных, убого одетых хозяев жизни, торопящихся куда-то по утрам, и — размордевших, вальяжно развалившихся в персональных машинах, одетых в добротные габардиновые плащи и велюровые шляпы слуг народа.