Кремлевский джентльмен и Одноклассники - [12]

Застать расцвет социальной политики СССР мне не повезло, разве что в глубоком детстве, когда родители как раз накопили деньжат, чтобы обить двери в квартире дерматином. Тогда поездка на поезде в город Таллинн казалась недостижимой, и от этого особенно светлой мечтой. С младшей школы моим санаторием на все времена года стали помойки центральных районов города Петербурга.

Нет, я не был хулиганом, не замучил ни одной кошки, но каждый вздох мамы с папой: «Ребенка в Коктебейль на лето, чтоб не бегал по дворам…», вызывали у меня тоску, и желание объяснить – не так все плохо, ребята. Из чистого чувства протеста я, классе в шестом, когда в доме появился компьютер, ушел в добровольное затворничество. «Ребенка в Коктебейль, чтобы глаза перед экраном не портил…». Так они сокрушались, пока не выяснилось, что я, похоже, набираю баллы в элитную школу напротив. Там учился Принц.

К двадцати годам я побывал на четырех континентах, и купался в таких морях, рядом с которыми Коктебейль сначала покраснел бы, а потом скромно протянул бы лапку нашенской родной Маркизовой луже. Так что лихие девяностые не украли моего детства. Но когда я впервые попал в пансионат «Пуща» со всем его советским обветшалым великолепием, не буду врать, что‑то шевельнулось под четвертым ребром слева. Представляю, как обалдел бы школьник Сережка Вихорь, попади он сюда, без взрослых, без сверстников, без хождения строем в столовую за компотом…

Последнее, впрочем, преувеличение, подумал я, увидев около украшенного гербами республик ближнего зарубежья бассейна Лоту Карловну, поймавшую рыбу, а теперь еще поймавшую Федора и отдававшую ему распоряжения. Тот стоял невозмутимо в своей белоснежной куртке и колпаке, держал в руке несчастного карпа и слушал со всегдашним видом бойца, получающего смертельно опасное и столь же смертельно важное для судьбы Родины задание.

Это показалось бы забавно, не знай я, что Федор Замшин имеет одиннадцать ходок за рубеж, и был вторым номером в знаменитой диверсионной группе «Мотылек». Согласно уставу ГРУ второй номер отвечает за боеприпасы, а заодно за кормежку, поэтому поварские навыки Федора хороши не только его умением готовить седло барашка. Впрочем Шарлотта Карловна Коган, разведчица с полувековым стажем, это знала и без меня.

– …И семь минут, Феденька, только не на быстром огне, ради бога. Я хочу, чтобы ребята поняли, что карп – это не только уха. Ты меня понял, Феденька? Сережа, доброе утро. Ты получил почту?

Шарлотта Карловна, или проще говоря Лотта, конечно, знала, что я получил ее почту, и электронную почту, и успел посмотреть новости. Она знала мой распорядок дня просто потому, что сама мне его составила и вручила когда‑то в первые дни нашего совместного пребывания в Оксфорде. Когда выяснилось «что вот этот мальчик тоже с нами поедет». Я тогда, помнится, подумал, что бабушка милая, но зря ее посылают с двумя такими оболтусами и хулиганами, как мы с Принцем, горько мы старушку разочаруем. Горькое разочарование и, правда, потом было, но не с ее стороны.

– Я получил почту, Лотта Карловна.

– А ты ее прочитал? Это глава из книги профессора Курамова.

– Какого профессора?

Лотта поправила не нуждающуюся в поправке кичку на затылке, провела рукой по белым волосам. Взгляд ее стал строгим, и я почувствовал, что кроме пары по поведению, мне светит кол по чистописанию:

– Профессор Курамов – один из известнейших исследователей горного Тибета и Гималаев! – торжественно сказала пожилая учительница, но вспомнила и о рыбке. – Не опаздывай, Сережа. И пусть ребята не опаздывают.

Все понятно, Лоте будет приятно, если мы оценим старинный баварский рецепт приготовления карпов. Жаль только, из ребят я сегодня один. А Василь Аксенычу Марютину, Министру нашему, учительница Коган за завтраком не обрадуется. Не любит, иронизирует, третирует. Должно быть, относится к школьному наставнику Тамары, как к собственному отражению в кривом зеркале противостояния Инновационников с Сырьевиками.

Кривое отражение это я обнаружил возле полигона для скалолазанья.

Все тот же школьник Сережа Вихорь обожал стенки гаражей, где от старости ли, от непогоды ли недоставало трех – четырех кирпичей. По щербинам так здорово забраться чуть повыше и висеть там, вздрагивая от мысли, что ты над Ниагарским водопадом. Я не хочу хвастать, но задолго до того, как Принц в своей обычной меланхолической манере брал призы по скалолазанью в Лозанне и Таренте, никто иной, как одноклассник Вихорь чуть ли не силой заставил его преодолеть стену сарая на задворках улицы Фурштадтской. И только потому, что договорились подсматривать за девицами, загоравшими в ту пору на соседской крыше.

Понятное дело, что переоборудование пансионата «Пуща» в пенаты Принца не могло обойтись без обустройства стены с выбитыми кирпичами и разбросанными в художественном беспорядке штырями. За которые так удобно цеплять страховочный трос. Стену оборудовали за процедурным корпусом. Там же, где помост для прыжков на мотоцикле, арбалетный тир, и деревянные колобахи – ножи втыкать.

На фоне этого и был замечен Василь Аксеныч Марютин. Я подошел шумно, нарочито вздымая ногами прошлогоднюю листву. Бывший министр, кругленький и потный после своей физзарядки, смотрел в высокое утреннее небо так же грустно, как недавно разглядывал брусья. И было очевидно, что он только о том и мечтает, как бы влезть на эту стену, и больше ничего ему неинтересно. В нашем Министре давно погиб актер погорелого театра. Ой, кто это листьями шуршит?!