Кремлевские тещи - [61]

— Но разве домашний очаг не имеет воспитательного значения, разве он не может способствовать созданию индивидуальности?

— Столь же часто встречаешь противоположное. С этим дело обстоит так же, как со старыми формами брака. Не все они приносят счастье, наоборот. И далеко не все женщины приспособлены быть матерями».

Подруга А. Коллонтай Зоя Леонидовна Шадурская (они познакомились в Софии в семилетием возрасте) писала 23 декабря 1935 года своему «другу 60-летней давности»: «В жизни таких великих женщин, как Цеткин, Софья Ковалевская, мадам Кюри, Мери Вольсктонкрафт или Жорж Санд, много богатства, творчества и даже женских драм, но нет тех контрастов и запутанных психологических узлов, какими интересна твоя жизнь. А если кому хочется написать о тебе в духе приключенческой повести, и на это имеется богатый материал».

9 марта 1952 года Коллонтай скончалась на руках у внука.

Прах Александры Михайловны Коллонтай покоится на Новодевичьем кладбище в Москве.

Женщины сильного ума и сильной воли

Первый заместитель Дзержинского, Менжинский, человек со странной болезнью спинного мозга, эстет, проводивший свою жизнь лежа на кушетке, в сущности, очень мало руководил работой ГПУ. Примерно так характеризовал Вячеслава Менжинского бежавший на Запад личный секретарь Сталина Борис Бажанов.

Но больным эстетом Вячеслав Менжинский стал в конце жизненного пути, а в детстве он был очаровательным ребенком.

Когда кто-либо из подруг или знакомых спрашивал у Марии Менжинской о том, что не много ли она возится с детьми, — можно, в конце концов взять няню, гувернантку, — она в ответ любила повторять слова Гете: «В первое время важнее всего материнское воспитание, ибо нравственность должна быть насаждена в ребенке как чувство».

Мать Менжинского была уверена, что дитя играет, потому что игры составляют его природу и удовольствие, воспитатель должен только направлять их таким образом, чтобы они были действительным делом, то есть чтобы возбуждали гармоническую деятельность всех душевных способностей ребенка, не допуская одностороннего преобладающего господства какой-нибудь одной из них.

Игры составляют работу ребенка, его деятельность, вследствие этого самыми любимыми его игрушками бывают самые простые, большую часть которых он сам себе может сделать.

Вячеслав Рудольфович Менжинский родился в Санкт-Петербурге 19 августа 1874 года, что по новому стилю соответствует 1 сентября.

Дед Вячеслава Менжинского был хоровым певчим. Работа эта была чистой и почтенной, а на самом деле была тяжелой и изнурительной. Правда, позволяла делать небольшие сбережения.

Игнатий Менжинский не пил, стремления его шли по пути совсем другому — дать образование сыну Рудольфу. Желание не только дерзкое, но и трудновыполнимое, так как требовало денег, много денег.

Но своего добился. Сын его — Рудольф Игнатьевич — получил сначала среднее образование, а в 1865 году даже закончил весьма успешно Петербургский университет, словесно-исторический факультет. После положенных испытаний была ему присуждена степень кандидата исторических наук и место преподавателя в Петербургском кадетском корпусе.

Рудольф Игнатьевич, будучи человеком добрым и честным, однако же твердо придерживался своих принципов. В любимой своей истории видел, кроме учебного предмета, и определенное мировоззрение, почему и беседовал с юными кадетами и о великих сражениях прошлого, и о смысле жизни.

Случилось так, что тесть Рудольфа Игнатьевича — Александр Венедиктович Шакеев, служивший инспектором в школе подпрапорщиков и юнкеров, также был историком и, более того, тоже любил историю.

Это совпадение интересов вызывало между тестем и зятем как долгие взаимно-уважительные беседы, так и горячие споры.

— Вам, как человеку молодому, решившему посвятить себя истории средних веков, — покровительственно говорил зятю Александр Венедиктович в своем домашнем кабинете, — надлежит хорошенько познакомиться с историческими исследованиями Ранке и Шлоссера.

— Но почему Ранке и Шлоссера? — возражал, хотя и почтительно, Рудольф Игнатьевич. — Ведь это представители совершенно разных школ. Ранке — это объективист. А Шлоссер — прогрессист, хотя и кантианец. Нет, мне больше по душе Грановский. Это российский гугенот.

— Скорее, уважаемый, он монтаньяр, чем гугенот, — ответствовал Шакеев. — Мне он не нравится. Его лекции — это не историческая наука, а пропаганда историей.

— Вот-вот. Это-то мне и нравится. Мне нравятся его независимый образ мыслей, его утверждение, что задачей исторической науки является служение общественному прогрессу.

— Вы, молодой человек, так говорите о Грановском, что завтра начнете рекомендовать его своим кадетам, — с ноткой сожаления в голосе проговорил старик.

— А я уже рекомендую и считаю, что в этом ничего плохого нет.

— Не рановато ли? Я бы на месте вашего инспектора не разрешил. Сегодня порекомендуете Грановского, завтра Чернышевского.

Их очередную беседу прерывала Мария Александровна, приглашая отца и мужа к чаю.

Мария Александровна была одной из образованных женщин своего времени и все свободное время посвящала кружку передовых, демократически настроенных женщин. Организатором этого кружка еще в дореформенное время была Надежда Васильевна Стасова, а его душой Мария Васильевна Трубникова, дочь декабриста Василия Петровича Ивашева. С ней-то в молодые годы и была особенно дружна и близка Мария Александровна. «Это все были, — по словам В. Стасова, — женщины сильного ума, сильной воли, сильной энергии и сильного характера».