Кремлевские кланы - [57]

Для сталинских лет эта сдержанность взрослых была понятна. Но и много позже, когда говорить о «благородных корнях» стало вполне безопасно и даже модно, родители по-прежнему неохотно касались «генеалогической» темы, убежденно внушая нам мысль о пусть и жестоком, но исторически справедливом возмездии, постигшем в свое время правящие классы России. Сегодня, когда пишу эти строки, в нашем осознании прошлого на первое место решительно вышел мотив жестокости и, напротив, мотив возмездия как-то стушевался.

Короче говоря, когда я задумал эту книгу (а мысль, что она должна быть, преследовала меня еще при жизни родителей), мне пришлось восстанавливать в памяти и связывать воедино скупые обрывки домашних бесед, деликатно, как бы между прочим, выспрашивать родных о том, откуда пошел наш род, вникать в немногие семейные, а затем и архивные документы.

Один из них (стенограмма партийного заседания конца 30-х годов — об этом заседании речь впереди) красноречиво объяснил мне сугубо «классовую» подоплеку семейного табу. Из зала, взвинченного выступлением отца против ежовских расправ, раздался выкрик: мол, он сам из «бывших», а значит из «белых». Не знаю, часто ли в те страшные времена этот «козырь» пускался в ход, но уверен, что у «знавших все и вся» он был в постоянном резерве.

Так вот — о роде Маленковых. Выходцы из Македонии (там эта фамилия и до сих пор часто встречается) — наши предки некогда осели в Оренбуржье и верной службой обрели дворянство. Дед моего отца был полковником, брат деда — контр-адмиралом. А уже мой дед Максимилиан (в этом имени все еще сказывалась балканская кровь) оказался штатским — служил по «желез подорожному департаменту». Вопреки воле родителей он женился на дочери кузнеца — Анастасии Георгиевне Шемякиной. В семье Маленковых этот брак не признали, и Максимилиан порвал отношения с родней. Помогал молодым только отец моей бабушки — кузнец Егор. Окрестные казахи-скотоводы величали его по-своему — Джагор. Среди них он пользовался огромным авторитетом, и мой отец всегда тепло, уважительно вспоминал об этом справедливом и сильном человеке. Однажды рассказал, как в смутные годы гражданской войны в безоглядных оренбургских степях ему не раз помогали слова «внук Джагора». Они были своего рода паролем, открывавшим молодому кавалеристу Георгию Маленкову сердца и юрты казахов. По рассказам бабушки Анастасии Георгиевны помню еще: род Джагора корнями своими уходил в мятежное племя стрельцов, сосланных под Астрахань еще Петром I, а затем и вовсе рассеянных по Оренбуржью Екатериной II после подавления пугачевского бунта.

Бабушка вышла замуж 16-и лет, а к 23-м, родив уже трех сыновей — Александра, Георгия, Николая и дочь Валентину, осталась без мужа — Максимилиан умер совсем молодым от воспаления легких. И пришлось Анастасии Георгиевне хлебнуть лиха с тремя детьми на руках (Валентина умерла рано). В прочем, об этой удивительной женщине — отдельный рассказ, а пока скажу только, что ее жизнестойкость и энергия помогли определить всех троих сыновей в оренбуржскую классическую гимназию на казенный кошт (тут, конечно, свою роль сыграло и дворянство рано умершего главы семьи).

Отец вспоминал, что он и его старший брат Александр учились превосходно, но больше всего увлекались физикой, и с их участием в гимназии образовался кружок, в котором этот предмет изучали по университетскому курсу Хвольсона. Я и сейчас помню пять томов Хвольсона в желтом переплете, стоявших в библиотеке моего отца до той поры, пока (после июньского пленума 1957 г.) ему не пришлось отбыть в казахстанскую ссылку — тогда, при спешном выселении нас из госквартиры, многие книги были утрачены, в том числе и пятитомный курс физики. (Между прочим, это была фундаментальная работа, представлявшая развитие мировой физики как острую драму научных идей, дававшая широкие знания о многих и многих ученых, имена которых даже и не упоминались в наших советских учебниках для вузов — говорю об этом со знанием дела, потому что сам окончил физический факультет МГУ в 61-м году). Младший из братьев Маленковых — Николай — учился похуже — мешал непокладистый, озорной характер. Александр умер 17-и лет, Николай умер 14-и лет, так что мой отец уже в юности остался без братьев…

В погожие воскресные дни в поселке Аблакетка, где тогда жили отец с матерью, было принято прогуливаться семьями по главной улице. И вот навстречу нам идет богатырского сложения водолаз с электростанции, а за ним его жена с ребенком на руках. Отец здоровается и просит дать ему ребенка на руки, затем, подержав его немного, передает папаше-богатырю со словами: «Неси-ка сына!» — «Да как же, Георгий Максимилианович, ведь неудобно мне как-то, никто ж из мужиков не несет», — «Именно так-то и удобно, — смеется отец. — Пусть мужики посмотрят, как ты жену оберегаешь». И в эту минуту я словно наяву увидел того ссыльного учителя, о котором когда-то услышал от отца… Но вернусь к той поре, когда он связал свою судьбу с революцией.

Опять — из семейных рассказов. Уже заканчивая гимназию, году в 18-м, юный Маленков вместе со своими друзьями таскает в ранцах патроны красноармейцам. Образованного, широко начитанного парня примечают. И вскоре он уходит в поход с кавалерийской бригадой. Сначала был бойцом, а через короткое время — уже комиссаром бригады. Там-то, в Средней Азии, в 20-м, он и знакомится с моей матерью. Георгию Максимилиановичу в ту пору шел 19-й, маме — Валерии Алексеевне — 20-й год, она работала библиотекаршей в агитпоезде. Эта встреча была на всю жизнь, и я, перебирая сейчас весь свой житейский, уже немалый опыт скажу: не встречал более любящей, бесконечно преданной друг другу супружеской пары.