Креативный мозг - [6]

. Могу поверить, что раньше, чем подросток поймет, что на самом деле с ним произошло, он рискует пересечь границу, разделяющую виртуальный мир «героических» поз от такого прозаичного физического мира невыразимой жестокости. Старомодному, погрязшему в физической реальности человеку вроде меня невозможно представить все множество последствий сплавления физических и виртуальных элементов в синтетический мир, но это произойдет – и, вероятно, на протяжении жизни одного поколения, «поколения слияния».

Это слияние не просто меняет мир, в котором будут жить наши не столь отдаленные потомки, синтетический мир становится их миром – миром, к которому эпитет «дивный новый» будет подходить, как ни к какой иной эпохе человеческой цивилизации. Представьте дозу новизны, которую предстоит переварить «поколению слияния»! Такая футуристическая перемена будет, вероятно, более глубокой, чем перелет на другую планету. Вот уж странный путь воплощения мыслей философа восемнадцатого столетия Иммануила Канта, высказанные снова столетие спустя Германом Гельмгольцем и Эрнстом Махом, – мыслей, с которыми я впервые столкнулся около пятнадцати лет назад, на переломе столетий, и которые поразили меня безмерно. Кант доказал в своей книге «Критика чистого разума» («Kritik der reinen Vernunft»), что все переживаемое нами суть «явленный мир», переданный нашими чувствами, и что истинный физический источник наших переживаний – «умопостигаемый мир», населенный «вещью (вещами) в себе» («Dinge an sich»), – не может быть доступен нам напрямую, и это, в конечном счете, не имеет значения. Это позиция, которая может показаться парадоксальной и даже эксцентричной как современникам Канта, так и нам, но она, вероятно, имеет вид самоочевидной истины для поколений «слияния» и «постслияния»⁹. Но все же появление синтетического мира будет, вероятно, наиболее глубоким и фундаментальным изменением в истории культуры нашего вида, и даже одно из избитых выражений, «переворот в сознании», не воздает должное этому событию, даже отдаленно. Наряду с переворотом в культурной истории нашего вида, вполне вероятно, грядет биологический переворот в функционировании нашего мозга, который попадает в столь радикально отличающиеся условия. Истинные последствия этого изменения непредсказуемы. Некоторые из них пророчит британский нейрофизиолог и мой хороший друг Сьюзен Гринфилд в своем романе «2121». Как видно из названия романа, его героями являются представители поколения «постслияния», которые живут в полностью сплавленном синтетическом мире¹⁰.

Человеческий мозг в Эру новизны

Цифровая революция не только изменит внутренние механизмы нормального мозга, но также и способ, которым мозг выражает себя. Хороший пример здесь – височная эпилепсия (ВЭ). ВЭ относится к разряду наиболее интригующих неврологических расстройств. Это заболевание, вопреки популярному представлению, не «появляется и исчезает», и для него не характерно нормальное состояние между приступами. Пациент с судорожным расстройством часто несет на себе признаки заболевания даже между приступами, и известны глубокие изменения личности при ВЭ. Среди таких изменений особенно интересно отметить «гиперрелигиозность». Человек, который ранее индифферентно относился к теме религии и вел светский образ жизни, может внезапно проявить к религии огромный интерес, иногда даже экстремальный, и начать с жаром исполнять религиозные обряды. Известно или предполагается, что ряд важных религиозных и псевдорелигиозных деятелей страдали судорожными приступами (хотя мы и не знаем точно, какой природы). Это, например, пророк Мухаммед, Мартин Лютер, Жанна д’Арк и папа Пий IX¹¹. Но представление о непременной связи ВЭ с гиперрелигиозностью опровергает тот факт, что некоторые исторические личности, у которых отмечались или предполагались судорожные припадки, были религиозными в противоположном смысле или же вообще богохульниками – Александр Македонский объявил себя богом; Юлий Цезарь посчитал свою полученную по наследству должность первосвященника (Pontifex Maximus) тупиковой карьерой и срочно оставил ее, чтобы стать очень светским диктатором; или, скажем, Петр Великий в России, чье любимое времяпрепровождение в ранние годы правления заключалось в унижении духовенства путем обрезания их бород и обряжения в эксцентричные костюмы.

Каков механизм гиперрелигиозности при ВЭ? Ее связь с особой с точки зрения нейроанатомии пораженной областью – височными долями – даже ведет к предположению, что религиозность тесно связана с человеческим мозгом, вот уж богатое поле деятельности для вымыслов таблоидов. Но я полагаю, что гиперрелигиозность при ВЭ является критически важным явлением. На самом деле как еще предполагается интерпретировать ситуацию, когда человек слышит голоса или испытывает эмоциональные всплески страха или восторга – частые ощущения во время приступов ВЭ – в обществе, «настоянном» на религии? А ведь даже самые продвинутые общества были настояны на религии всего лишь одно поколение назад, и многие остаются таковыми до сих пор! Объяснение с точки зрения религии и, впоследствии, «ориентирование на религию» было бы самым вероятным в таком обществе. Но я предсказываю, что, хотя метод полного излечения будет найден, представители будущего поколения «слияния», страдающие ВЭ в синтетическом обществе, вероятнее всего, будут интерпретировать свои ощущения в терминах виртуальной реальности, а не в религиозных понятиях.