Кража - [45]

Солдатов вспомнил, что в прошлом году он действительно заходил в магазин «Людмила», его жена купила платье, но оно оказалось бракованным.

— Неужели в такую погоду вы пришли для того лишь, чтобы мне напомнить об этом? — спросил он.

— Видите ли, я жена Алексея Шахова, — проговорила Медвецкая. — Вы не удивляйтесь, — добавила она, заметив недоуменный взгляд Солдатова. — У нас брак не юридический, так сказать — гражданский. Без штампа в паспорте. Одним словом, мы не зарегистрированы. Он сейчас… — Она волновалась, подыскивая слова. — Тут, у вас? Надолго? — Взгляд ее был озабочен.

— У нас, — ответил Солдатов. — Вы что же, выручать его пришли?

Медвецкая пододвинулась ближе к столу. Ее небольшие, ухоженные пальцы нервно задергали коричневую сумочку. Она достала аккуратно сложенный розовый платок и в волнении скомкала его.

— Вы опоздали. Поздно пришли… — сказал Солдатов, внимательно наблюдая за ней.

— Вчера я не смогла, — не поняла она смысла слов Солдатова, и голос ее упал, — а если бы раньше?

— Ваш муж арестован, — объяснил Солдатов. — К этому были все законные основания. И освободить его я не могу. А что касается раньше… Да, именно раньше нужно было задуматься над его судьбой. Тогда, наверное, не дошло бы до этого. Хотя бы на год раньше… — Он наткнулся на ее растерянный взгляд.

— Арест — это ужасно. Потеря чести… — Она попыталась придать этим словам оттенок отчаяния.

— Теряют честь, когда она есть.

Она низко опустила голову и тут же подняла ее.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мне жаль потерпевших… Тех, кто пострадал от преступлений. — Солдатов чувствовал, что говорит резковато и отвел глаза — не хотел встречаться со взглядом Зои Павловны. Ведь и ее можно понять: он, Шахов, ей ближе безвестных, чужих потерпевших.

— Да… — подняла она голову и улыбнулась, на этот раз холодно, отчужденно. — Я впервые сталкиваюсь с милицией и вот поняла, что только в кино и по телевидению показывают красивые небылицы про уголовный розыск, даже сочувствие к виновным… — Она опять скомкала свой розовый платочек. — Там столько говорят о гуманности! — Медвецкая смотрела пристально и как бы оценивающе.

— Вы зря так, Зоя Павловна. — Солдатов скрыл раздражение. — Здесь не кино. Воровские слезы вытирать — не наша обязанность, и даже не кинозрителей. Над вашим мужем гром громыхал уже дважды. Он сам свою жизнь рушил и другим ее портил…

— Зачем же вы так бьете лежачего? Вам легко судить… Наступила короткая пауза. Раздражение прошло, и Солдатов даже посочувствовал этой женщине, а она, поджав губы, обиженно покачав головой, сказала:

— Вы не поймете меня. Чужое горе — не свое. На него со стороны смотреть всегда легче. Но я сейчас не о нем, не о Шахове. Я о себе. Вчера ваши сотрудники во время обыска все вещи мои описали. Это же незаконно.

— Проверим. Вы с Шаховым давно живете?

— Несколько лет.

— Сколько?

— Седьмой год.

— А что ворует, знали?

— Нет.

— И не догадывались?

— Не знаю… — Она опустила голову, вспомнив, что уже через год после возвращения из колонии он принес ей около пятисот рублей и золотой кулон на цепочке… — Нет, не знала и не догадывалась, — твердо проговорила Медвецкая. — Он все эти годы работал, даже грамоты получал. Работал же…

— Получал, но на добро добром людям не ответил, хотя и сам, казалось бы, нравственно отстрадал. Он совесть в себе убил…

Солдатов обратил внимание на ее слова «не знаю». Уклончивым был ответ на его прямой вопрос: догадывалась или нет? И он решил задать еще несколько вопросов, проверить ее, так сказать, на точность.

— Он пил часто?

— Вначале да. Последние два года редко. «Ответила точно», — подумал Солдатов.

— Не обижал вас?

— Нет.

— А шрам этот давно?

— Этот? — Медвецкая потрогала бровь. — Да.

— В самом начале. Когда вернулся. К нему тогда девчонки лезли из старой компании. Из-за них это…

— Какая у него зарплата?

— Вы уже, наверное, знаете.

— А все же?

— Ну сто тридцать — сто пятьдесят…

— Машину хотел покупать?

— Хотел.

Они друг на друга посмотрели и, словно сговорившись, одновременно произнесли:

— На что?

— На что? Алексей работал. И премии получал. Я тоже работаю. Товароведом.

— Где?

— В ювелирном. — Лицо Медвецкой на мгновение исказила страдальческая гримаса, но она быстро справилась с собой. — Могли же мы помечтать и приблизить мечту жизни?

— Вот и приблизили…

— Мечты — это мечты, вещь невинная, — улыбнулась было она и вдруг, почувствовав в словах Солдатова что-то опасное для себя, неожиданно спросила: — Что значит приблизили? Это относится и ко мне?

— Поговорим об этом позже, не сейчас. — Солдатов пожалел об этой фразе: взволновал ее напрасно.

— Нет уж, сейчас, — настаивала она. — Что значит приблизили? Я хочу точно разобраться в ваших словах. — Она усиливала слова резкими движениями своей маленькой ладони. — Может быть, вам кажется, что я тоже причастна к делам… этого Шахова? — Медвецкая преобразилась мгновенно. От ее недавней растерянности не осталось и следа. Солдатов с нескрываемым интересом следил за переменой ее настроения.

— Нацеленный вы, видно, человек, — вдруг сердито выкрикнула она.

— Видите ли, Зоя Павловна, — ответил Солдатов как можно спокойнее, — я ни на кого не нацеливаюсь. А слово «приблизили» сказал не случайно. Вы с Шаховым под одной крышей жили. Трудно поверить, что вы не догадывались о его делах. Делали вид, что не замечаете. Молчали. С немого согласия вашего он и вернулся к старому…