Край навылет - [10]

– Он был любовь всей моей жизни, эта нетерпимая карга нас погубила, – на что Шизанутый Подпевала всегда с готовностью предлагал остроумные замечания вроде:

– Признай, малыша, у нее сиськи больше.

Определенные доли Хайдиного духа, должно быть, повредились – из-за того, что миссис Штрубель, вероятно, мимоходом обмолвилась об угрозе мексиканского развода, к примеру, – Хайди, как оказалось, постепенно втянулась в боренья с испанским языком, куда там Бобу Баркеру на конкурсе красоты «Мисс Вселенная». Языковой вопрос, в свою очередь, выплеснулся и в другие области. Представление Хайди об эхт латине, похоже, сводилось к Натали Вуд в «Уэстсайдской истории» (1961). Без толку было отмечать, как снова и снова со все меньшим терпением делала Максин, что Натали Вуд, урожденная Наталья Николаевна Захаренко, по происхождению была несколько русская, и ее акцент в картине, вероятно, ближе к русскому, чем к boricua[15].

Мальчик-поц отправился в ученичество на Уолл-стрит и уже, вероятно, сменил еще несколько жен. Хайди, с облегчением оставшись в одиночестве, занялась академической карьерой, и недавно ей дали должность в Городском колледже, на отделении поп-культуры.

– Ты в прошлый раз тотально вытащила мой мясной рулет из микроволновки, – Хайди беспечно, – не думай, что я не в вечном долгу.

– А у меня выбор был, ты же всегда себя считала Грейс Келли.

– Ну, я она и была. Есть.

– Не Грейс Келли с карьерой, – подчеркивает Максин. – Только, конкретно, Грейс Келли «Окна во двор». Еще тогда, когда мы подглядывали в окна через дорогу.

– Ты уверена? Сама знаешь, ты тогда кто?

– Телма Риттер, ну, а может, и нет. Я думала – Уэнделл Кори.

Подростковые проказы. Если могут существовать дома с привидениями, могут быть и кармически неблагополучные жилые здания, и в сравнении с тем, за которым они любили шпионить, с «Дезэретом», «Дакота» всегда казалась «Праздничным трактиром». Максин была одержима этим местом, сколько себя помнила. Она выросла через дорогу от участка, на котором он по-прежнему высится над всем кварталом, стараясь сойти за просто еще один непоколебимый образчик верхнеуэстсайдского жилого дома, двенадцать этажей и полный квартал зловещей неразберихи – спиральные пожарные лестницы на каждом углу, башенки, балконы, горгульи, чешуйчатые, змеевидные и клыкастые твари из чугуна над входами и свернутые вокруг окон. В центральном дворике стоит причудливый фонтан, окруженный плавной подъездной дорожкой, до того широкой, что на ней могут сидеть, урча вхолостую моторами, два растянутых лимузина, и еще останется место для «роллз-ройса»-другого. Киногруппы приезжают сюда снимать художественные фильмы, рекламу, телесериалы, вдувают огромные объемы света в ненасытимый зев входа, а не на один квартал вокруг все вынуждены не спать ночами. Хотя Зигги утверждает, что у него в этом доме живет одноклассник, в светский круг общения Максин это и близко не входит, ибо ключ даже от студии в «Дезэрете», говорят, доходит в цене до $300 000 и выше.

Как-то в старших классах Максин и Хайди купили на Канале дешевый бинокль и пристрастились таиться у Максин в спальне, иногда чуть ли не до раннего утра, пялясь в освещенные окна через дорогу, дожидаясь, чтобы случилось что-нибудь. Любое появление человеческой фигуры становилось событием значительным. Поначалу Максин видела в этом романтику, все взаимно бессвязные жизни происходят параллельно – потом начала постепенно подходить к этому, можно сказать, готически. В других зданиях могут водиться призраки, это же само казалось немертвым, эдаким каменным зомби: подымалось, лишь когда спускалась ночь, незримо бродило по городу, разбираясь в его тайных позывах.

Девчонки все время вынашивали планы, как им проникнуть внутрь, лебяжьей, а то и голубиной походкой подойти к воротам с уличными сумками от «Шанели» в руках и замаскированными в дизайнерские платья из консигнационных магазинов Ист-Сайда, но дальше долгого, ухмылистого вертикального сканирования от привратника-ирландца, взгляда в планшет, не попадали.

– Указаний не оставляли, – расчетливо пожимая плечами. – Пока не увижу вот тут, вы же меня понимаете, – желая им сварливого доброго дня, калитка с лязгом захлопывается. Когда ирландские глаза не улыбаются, лучше бы запастись легендой получше – или доброй парой беговых кроссовок.

Так продолжалось до безумия восьмидесятых с фитнесом, когда менеджменту «Дезэрета» пришло в голову, что бассейн на верхнем этаже может послужить ядром оздоровительного клуба, открытого для посещений, а также принести пользу в виде приятного дополнительного дохода, отчего Максин и стали наконец пропускать наверх – хотя как чужаку или «члену клуба» ей все равно приходилось огибать дом к заднему входу и ехать на грузовом лифте. Хайди отказалась больше иметь что-либо общее с этим местом.

– Оно проклято. Ты замечаешь, как рано закрывается бассейн, никто вечером там оставаться не желает.

– Может, управляющие не хотят платить сверхурочные.

– Я слыхала, им рулит мафия.

– Какая именно мафия, Хайди? И какая разница?

Большая, как выяснится.

4

Под конец того дня у Максин назначено у ее эмотерапевта, который, так уж случилось, сходится с Хорстом в высокой оценке молчания как одного из бесценнейших предметов потребления на свете, хотя, возможно, и несколько иначе. Шон работает в доме без лифта на подступах к тоннелю Холланд. Био у него на сайте смутно намекает на скитания в Гималаях и политическую ссылку, но несмотря на заявленное владение мудростью древних, пятиминутное расследование вскрывает, что единственное известное странствие Шона на Восток производилось посредством «Грейхаунда» из его родного городка в Южной Калифорнии в Нью-Йорк, да и то не слишком давно. Бросив Школу Лойцингера в старших классах, сёрфер-маньяк, получивший свою долю травм головы от доски, пока ставил на нескольких пляжах рекорды сезона по смыву, Шон вообще-то к Тибету подходил не ближе просмотров «Кундуна» Мартина Скорсези (1997) по телевизору. То, что он продолжает платить непомерную аренду за свою студию и ее чулан с двенадцатью идентичными черными костюмами «Армани», говорит не столько о духовной аутентичности, сколько о доверчивости, иначе наблюдаемой редко, у тех нью-йоркцев, кому платить ему гонорары по карману.