Край, где кончается радуга - [6]

Вест на всякий случай оглянулся на улицу, по которой пришел. Собственно, видна была не одна улица, а целых три, фигурки Ткачей двигались по ним, заходили в дома, выходили из домов, собирались группками, рассеивались. Сюда никто не направлялся. Фабрику загораживали крыши, но фермы моста были видны из-за них.

— …сам слышал. Наум трепался, что он в леса ушел. Возрождение, мол, и Воздавание. Знает, знает Наум, он не простой, я…бе… («Бу-бу-бу…») Да? А ты его в цеху видел? А-а, вот. Еще: Полсотенный он. Как не знаешь? Тю, балда, это всем известно, тоже секрет. («Бу-бу-бу…») А чего, может, и есть. У него много чего может быть, мы с ребятами к нему давно подбираемся. Со Стражей дружбу водить — это не два пальца…

Наверху произошло движение, между стеблями покатились камешки. Вест воспользовался этим и прилег. У него кружилась голова.

— Сидите, сморчки? — весело гавкнул новый голос.

— Лак! Лак пришел! («Бу-бу-бу…») Кура, проснись ты!

— Закисли, чай, ожидаючи? — У вновь прибывшего голос был с хрипотцой. Ухнуло — должно быть, он сел. — Вам тут, чтоб я сдох, не позавидуешь с этим делом.

— И не говори, Лакки, — гнусавый явно заискивал, — насмехательство одно, а не разговление. У них там все время ломается, брак и брак сплошняком. Мне в этот раз пришкандыбала. Местами какая-то. Там холодно, тут жжет. И дергается… На Лакки, думаю, вся надежда.

— Бу-бу-бу…

— Да ты не вяжись, Слепой, гундишь, гундишь, а толку чуть, — хриплый Лакки издал неясный звук. — Видал я вашего Большого Дэна — смерть стара машинка. Этих, в халатиках, чуть не роту запрягли ручки крутить. Плотность потока им не годится… По всему, жизнь ваша веселая вскорости кончается.

— Я и говорю, одна на тебя и надежда. Ты в эти вон, в самые закулисы вхожий… Лакушка, дружок, уж не томи, дай хоть глянуть, я ни разу и не видал вблизи…

Наверху примолкли, потом голос гнусавого восторженно протянул:

— Со-онник! — И опять: — Со-онник!

— Бу-бу-бу…

— Цыть, зараза! — гнусавый дошел до самых верхних нот. — Это что же тут… а-а, понятно, понятно… А набирать тут, да? Ой, чего-то кнопочки погнутые, Лакки, чего они погнутые-то?

— Э, синь бестолковая, то программы другие. Тебе-то другие программы на кой? Тебе одна требуется. — Хриплый хохотнул. — Да, синенький? Вот чтоб ты не баловался, умные дяди это дело маленько подсократили, понял, нет?

Сонник, подумал Вест. Сонник — это… «И Цзин», например, сонник. В другом смысле это — «шниффер», «щипач», «балаганщик». И — «сонник». Такое тоже верно. Но здесь, по-видимому, не то. Прибор, наверное, какой-то. Сны, может быть, показывать? Затем Вест рассердился на себя. Опять гадаю! К черту любые «по-видимому», «кажется», «вероятно». Надо просто слушать. Если нельзя увидеть, надо хотя бы услышать. Что они там?

— …значит, как договорились.

— Ну, еще бы, спрашиваешь! Только зачем?

— Хамишь, синенький. Твоего ли умишка дело. Свое получил? Чем недоволен?

— Прости, прости, Лакки, — забормотал гнусавый, — прости, с дурня какой спрос?

— Пошли.

— Пошли, пошли, конечно, пошли, Куру вот заберем… вставай, Кура, слышь, развалился, ну, кому говорят.

— Бу-бу-бу…

Вест поспешно задвигался, уползая с тропинки, замер в гуще. Они прошли гуськом, головы и плечи были над лопухами. Первый, в высоких сапогах, шагал твердо, у второго горбушкой оттопыривалась куртка на животе, третий постоянно спотыкался, последний сильно косолапил. Руки первый держал наверху, будто входил в воду или одевался. Весту очень хотелось увидеть его руки, но он их так и не опустил. У остальных руки были синими. Где? — послышалось уже за поворотом. А вон, Третья улица… — и стихло.

Переждав, он все-таки решил посмотреть, что там, наверху. Оттуда пришел хриплый Лакки и принес сонник, явную, чем бы он ни был, в Квартале редкость. И видел Лакки какого-то Большого Дэна, и вхож Лакки за какие-то кулисы и, продолжая ряд, в кулуары. Что и говорить, значительная личность Лакки, и впрямь на него одного надежда… Вест миновал пятачок сломанных, потоптанных лопухов (ну и лопухи здесь!), и вдруг, совершенно неожиданно, оказался на вершине. Плоская, неровная, вытянутая площадка — шагов сорок на двадцать — делилась наискость черной веретенообразной полосой. То есть это Вест сначала подумал о полосе, а потом понял, что это провал. Вид у провала был весьма странный и неестественный. У него, например, невозможно было разглядеть стенки… У него, казалось, отсутствовало третье измерение, словно на каменистую почву положили ровный непокоробленный лист черной бумаги, или во впадине до самого края скопилась тяжелая, как смола, жидкость. С опаской Вест придвинулся ближе. Вот она, Чертова Щель. Стала заметна глубину. Вест швырнул комочек слежавшейся глины. Комочек пропал из виду, едва пересек границу тьмы. Просто пропал, без дыма и запаха.

Хватит. Пусть его. Щель так щель, Чертова так Чертова. Первая тебе разгадка, что, как и почему. Тепло от нее легонько струится, да?.. Вест протянул ладонь над чернотой. Да, поднимается тоненькими такими струйками, как вода в душе. Может, полезное тепло, может, зловредное, но ведь не за этим ты сюда пришел, верно? Он обогнул Щель, переступил осторожно ее узкий левый конец, вышел на другую сторону.