Краткая история кураторства - [71]
Можете привести примеры работ с той выставки?
Выставка состояла из нескольких частей, подготовленных разными художниками — Евой Гессе, Луиз Буржуа, Элис Адаме, Брюсом Науманом, Гэри Кюном, Китом Сонье, Доном Поттс и Винером. Большинство из них потом стали знамениты. Та выставка наделала много шуму — отчасти потому, что я была критиком, а критики тогда выставок не курировали. То есть Юджин Гуссен и Лоренс Эллоуэй это делали, но когда вдруг на сцене появилась молодая женщина-критик, это сразу привлекло повышенное внимание. Не то Хилтон Крэмер, не то еще кто-то тогда сказал, что критики должны писать, а кураторство оставить кураторам.
То есть такое сочетание подверглось критике.
Да. Куратор, окончивший факультет музеологии и получивший степень по истории искусства, — это одно, а автор текстов — другое; большинство из нас были этакими нечесаными и неопрятными фрилансерами. Кроме разве академических ученых, которые писали тексты, чтобы не вылететь с работы. Нас они всячески гнобили, когда мы попытались объединиться в союз критиков. Они-то сидели на зарплатах, и размер прожиточного минимума был им не интересен. А потом критика и кураторство как-то слились.
Очень интересно… но ведь у вас был и опыт, связанный с МоМА: там вы могли соприкоснуться не только с практической стороной кураторства, вы попали в выдающуюся кураторскую лабораторию, в которой — я бы сказал — делались настоящие открытия.
Экспозицию я никогда специально не изучала. Практическую часть работы тоже. Один раз меня, в качестве фрилансера, пригласили описывать коллекцию Эдварда Варбурга. Музей дал мне рекомендацию, а междутемя об этой работе даже понятия не имела. Сейчас даже вспомнить страшно. Но, видимо, я излучала какую-то обманчивую уверенность, и меня постоянно приглашали заниматься тем, в чем я вообще не разбиралась.
У вас были какие-нибудь памятные встречи с Альфредом Барром?
Он относился ко мне с большой теплотой и несколько раз писал мне рекомендательные письма, которые мне, впрочем, не помогли. Это было точно еще до того, как он заболел болезнью Альцгеймера. Его тогда отправили в почетную отставку из МоМА. Внутри музея постоянно плелись какие-то политические интриги, но я ими особенно не интересовалась. Но в конце 1960-х мы начали выступать против музея, и я очень заинтересовалась, потому что здесь затрагивались интересы художников.
К тому времени вы уже ушли из МоМА и стали выступать с протестами.
Да. Первые протесты были организованы Коалицией работников искусства (Art Workers Coalition, AWC), которая зародилась во дворе МоМА и боролась за права художников. Потом мы выступили против МоМА, когда музей не давал своим сотрудникам организовать проф союз и вымогал работы у художников. Позже мы поддерживали протестующих заключенных в «Аттике», выступали против дискриминации женщин-художниц. Моего трехлетнего сына однажды чуть не арестовали — за то, что он придерживал дверь, чтобы людям в здании были слышны наши выкрики во время демонстрации.
Давайте остановимся на вашем опыте работы над выставками в МоМА. Вы работали там в 1950-х и 1960-х, в разгар лабораторной деятельности. Можете что-нибудь рассказать о жизни МоМА в тот период? Ведь это была и выставочная лаборатория, и архитектурная, время, когда ставил свои эксперименты Эмилио Амбаш[34].
Это, должно быть, началось уже после моего ухода из музея. Я практически не соприкасалась с отделом дизайна и архитектуры. В Artjournal вышла моя статья о [Максе] Эрнсте и [Жане] Дюбюффе, а в конце 1964-го, на девятом месяце беременности, я начала писать для Art International. Джим Фицсиммонс, к счастью, жил в Швейцарии и не мог меня видеть лично, а то бы он меня не взял. Билл Либерман нашел для меня другую работу: я взялась писать книгу «Графика Филипа Эвергуда». И еще тогда же я писала и редактировала книгу о поп-арте. В общем, полностью сосредоточилась на писательстве, хотя кое-что продолжала делать и для музея.
