Кратил - [14]
Гермоген. Да, это верно, Сократ.
Сократ. Так вот, если кто и впредь позволит добавлять и отнимать у имен буквы как кому заблагорассудится, то с еще большим удобством всякое имя можно будет приладить ко всякой вещи.
Гермоген. Это правда.
Сократ. Конечно, правда. Однако, я думаю, тебе, мудрому наставнику, следует соблюдать меру и приличие.
Гермоген. Охотно бы соблюдал.
Сократ. Да и я бы, Гермоген, охотно это вместе с тобою делал. Однако, бесценнейший мой, не требуй слишком строгого рассмотрения, иначе
Ты обессилишь меня, потеряю я крепость и храбрость.
Ведь я подойду к вершине всего того, о чем я говорил, когда вслед за искусством мы рассмотрим всякое ухищрение вообще. Ухищрение, мне кажется, есть знак устремления к большему, слово же "величина" близко к слову "много". Так вот, из этих двух слов - "мекос" и "анейн" - и состоит это слово - "ухищрение". Однако, как я уже здесь говорил, следует подойти к вершине нашего рассуждения: нужно исследовать, что значат имена "добродетель" и "порочность". В первое из них я еще не проник своим взором, второе же мне кажется вполне ясным, так как оно согласуется со всем, что было сказано раньше. Ведь раз вещи движутся, то все, что в этом движении плохо, порочно , и есть порочность. И когда нашей душе случается неправильно устремиться к вещам, то и это как частный случай носит наименование порочности. А что это значит - "порочно двигаться", мне кажется, ясно выражено и в слове "трусливость", которое мы еще не разбирали, как бы перескочив через него, с тогда как следовало рассмотреть его после "мужества". Мне кажется, мы перескочили и через многое другое. Так вот "трусливость" означает "чрезмерно крепкие узы души", ведь приблизительно такой смысл заложен в слове "чрезмерно", выражающем некую "мощь". Так что трусливость, вероятно, и есть величайшая, чрезмерная скованность души, как, скажем, и затруднение, недоумевание есть ало, а также, видимо, все, что метает идти вперед и передвигаться. Так что ясно: "порочно двигаться" выражает сдерживаемое и затрудненное передвижение, и, когда это происходит с душой, та преисполняется порчи. Если же всем этим вещам будет имя "порочность", то противоположное ему, видимо, будет "добродетель". "Добродетель" означает прежде всего а легкое передвижение, а затем и вечно свободное течение, полет доброй души, так что, видимо, "добродетель" получила имя от вечного, неудержимого и беспрепятственного течения и полета. Правильно поэтому было бы называть ее "вечная добродетель", а может быть, "избранная" как наиболее желанное состояние, сокращенно же она зовется "добродетель". Может быть, ты опять скажешь, что все это я сочинил. Но я утверждаю: если сказанное прежде об имени "порочность" правильно, то и это имя - "добродетель" - правильно.
Гермоген. А что такое "зло", которое ты много раз упоминал в связи с прежним? В чем значение этого имени?
Сократ. Клянусь Зевсом, это имя мне кажется странным, и разгадать его трудно. Все же и к нему я применю свое ухищрение.
Гермоген. Какое?
Сократ. Да скажу, что и в этом имени есть что-то варварское.
Гермоген. И похоже, что ты правильно говоришь. Но раз ты так считаешь, мы это оставим и давай попробуем бросить взгляд на "прекрасное" и "постыдное" - насколько разумно установлены эти имена?
Сократ. Итак, "постыдное" как раз представляется мне вполне ясным, ведь то, что здесь подразумевается, согласуется с прежде сказанным. Учредитель имен, мне думается, порицал то, что препятствует потоку вещей и его сдерживает, и вот тому, что постоянно останавливает этот поток , он определил имя "постоостыдное" ; теперь же сокращенное его название - "постыдное".
Гермоген. А как обстоит дело с "прекрасным" ?
Сократ. О, это уразуметь труднее всего. Хотя говорят, что оно отклонилось только в своем звучании и по долготе звука.
Гермоген. Как это?
Сократ. Видимо, это слово есть какое-то наименование мысли.
Гермоген. Что ты имеешь в виду?
Сократ. Скажи, что, по-твоему, служит причиной наименования каждой вещи? Разве не то, что устанавливает имена?
Гермоген. Судя по всему, именно это.
Сократ. Разве нельзя сказать, что это - мысль богов, либо людей, либо и тех и других?
Гермоген. Да.
Сократ. Так, значит, то, что именует вещи, и прекрасное - это одно и то же, то есть мысль?
Гермоген. Очевидно.
Сократ. А ведь то, что создают ум и мысль, похвально, прекрасно, то же, что исходит не от них, постыдно?
Гермоген. Разумеется.
Сократ. Так вот, врачебное искусство создает врачебное дело, плотницкое искусство - плотницкое? Или как ты скажешь?
Гермоген. Я скажу так же.
Сократ. Значит, прекрасная речь создает прекрасное?
Гермоген. Должно быть, так.
Сократ. И то же самое, говорили мы, делает разум?
Гермоген. Верно.
Сократ. Значит, верно, что "прекрасное" - это имя разума, так как именно он делает такие вещи, которые мы с радостью так называем.
Гермоген. Очевидно.
Сократ. В таком случае что еще у нас осталось?
Гермоген. Имена, связанные с "добрым" и "прекрасным ": "подходящее", "целесообразное", "полезное", "прибыльное", и то, что им противоположно.
Во всяком случае, имя "подходящее" ты уже и сам сможешь определить исходя из рассмотренного ранее. Ибо оно - как бы брат познания. Ведь оно выражает не что иное, как хождение души подле вещей, и результат этого хождения и называется "подходящим", или "удачей". А вот "корыстное" названо от корысти. Если же ты заменишь дельту в этом слове на ню, станет ясно, что оно значит, поскольку оно другим способом называет доброе и прекрасное. Ведь оно, кроме того, проникает все вещи, смешиваясь с ними, и установивший это имя подчеркнул эту его способность. Когда же вместо ню вставили дельту, это имя стали произносить как теперь - "кердос" .
В центре «Апологии Сократа» (392 до н.э.) – первом законченном и дошедшем до нас тексте Платона – проблема несовместимости индивидуальной добродетели и существующего государственного устройства.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диалог "Государство" по своим размерам, обилию использованного материала, глубине и многообразию исследуемых проблем занимает особое место среди сочинений Платона. И это вполне закономерно, так как картина идеального общества, с таким вдохновением представленная Сократом в беседе со своими друзьями, невольно затрагивает все сферы человеческой жизни — личной, семейной, полисной — со всеми интеллектуальными, этическими, эстетическими аспектами и с постоянным стремлением реального жизненного воплощения высшего блага.
Древнегреческий философ Платон был учеником Сократа, которого высоко чтил, и учителем Аристотеля. Считая, что настоящая философия может существовать только при условии постоянного диалога, Платон и свои произведения написал в такой же форме, сделав главным героем Сократа и вложив в его уста собственные мысли. «Государство» Платона – первая в истории человечества попытка построить модель общества, в котором все были бы счастливы, и модель государства, где каждый бы делал то, что у него лучше получается.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.