Красный Ярда - [63]

Братья снова закричали:

— Сам ты предатель! Контрреволюционер!

Фишер же, словно это его не касалось, продолжал?

— Условия, которые сложились для нас, чехов и словаков, на Руси, могут пагубно повлиять на наше войско. Анархия и надвигающийся голод способны свести на нет все, чего мы добились. От имени чехословацкого легиона я призывай вас, братья: все — во Францию, за профессором Масариком!

В зале опять зашумели:

— Нам его не догнать! Он — в Америке, а мы — на Волге!

Фишер покинул трибуну. Гашек позвонил колокольчиком.

— Мнение пана легионера о моей работе в РКП(б) и в красноармейском отряде мне известно не хуже, чем ему — мое мнение о его делах. Он был и остался чешским пиквикистом, злым гением захолустной пивной политики. Я не стану пререкаться с антантовцем. Я не скрываю своих убеждений и прямо заявляю, что я не с вами, пан Фишер. Я рад, что в вашем лице мне подвернулась оказия вручить вам свое заявление, — и, достав его из бумажника, Гашек прочел:

— «Настоящим сообщаю, что я не согласен с политикой Одбочки Чехословацкого национального совета и с отъездом нашего войска во Францию. Сим заявляю, что я выбываю из чешского войска до той поры, пока в нем и во всем руководстве Национального совета не установится новое направление.

Прошу со вниманием отнестись к моему решению. Буду и в дальнейшем трудиться для революции в Австрии и для освобождения нашего народа».

— Подшейте это заявление к моему делу, — громко сказал Гашек, отдавая заявление. — Пусть нас рассудит история.

Писатель сжег все корабли.

— Я передам, пан Гашек, ваше заявление по инстанции, — пряча важный документ во внутренний карман френча, пробормотал Фишер.

В зал вошли сотрудники пана Фишера, с которыми накануне беседовал Гашек. Один из них попросил слова и по знаку Жальского взбежал на сцену:

— Мы, сотрудники Самарского отделения Одбочки, прибыли сюда в полном составе. Среди нас нет только нашего шефа…

— Я здесь! — откликнулся Фишер.

— Мы не согласны с политикой Одбочки, с отъездом нашего легиона, как говорят русские, к чертям на кулички. Не желаем быть посредниками между легионерами-дезертирами и самарскими властями. Нам не по пути с паном Фишером — пусть он едет во Францию без нас! Мы просим Чешскую секцию РКП(б) принять нас в партию большевиков, а наборную комиссию — записать нас в чехословацкий красноармейский отряд. Вот наше коллективное заявление.

Гашек взял заявление, прочел его вслух, громко назвал фамилии восемнадцати подписавшихся и крикнул Фишеру:

— Заявление ваших бывших сотрудников, пан Фишер, — лучшее свидетельство вашего банкротства. Вы — полководец без армии.

Фишер поднялся и направился к выходу. Солдаты засвистели, заулюлюкали ему вслед.

Гашек подошел к краю сцены и сказал:

— За дело, братья! Запись добровольцев будет проходить здесь, в гостинице «Сан-Ремо», и в доме Кириллова, на углу улиц Воскресенской и Соборной.

Глава двадцать шестая

— Теперь лучше всего, — сказал Швейк, — выдавать себя за идиота.

Ярослав Гашек

Чехословаки подняли мятеж. В Самаре оказалось слишком мало сил, чтобы удержать ее. Ревком приказал красноармейцам погружаться в вагоны и отступать. В «Сан-Ремо» хранились документы отряда, и Гашек поспешил туда. Он шел дворами, стараясь никому не попасться на глаза, и в гостиницу проник незамеченным.

Взяв наугад несколько листов, Гашек сунул их в черный зев печки, чиркнул спичкой. Бумага вспыхнула. Он быстро подкидывал в огонь списки бойцов отряда, приказы, распоряжения, переписку с местными и правительственными учреждениями и чутко прислушивался. Издалека доносилась оживленная перестрелка. Бой шел где-то на Заводской улице — там Александр Масленников с группой самарских большевиков оборонял Клуб коммунистов. Разворошив полуистлевшие листки, чтобы лучше сгорели, Гашек подбросил в огонь последнюю пачку и выпрямился. Отставив кочергу, он вытер пот со лба и щек и увидел свое отражение в зеркале: лохматый субъект с красным от печного жара лицом, полоса пепла и сажи, пересекавшая лоб и щеку. Гашек хотел было стереть сажу, но вдруг сообразил: надо прикинуться дурачком от рождения… Гашек сбросил военную одежду, достал штатское тряпье, которое валялось в шкафу, еще больше взлохматил волосы и вымазал лицо теплой золой. Перестрелка затихла. Вошли или не вошли? Гашек выскользнул из номера и, поворачивая ключ в замке, подумал, что идти на вокзал бесполезно — чечековцы, скорее всего, уже прорвались в город.

Незаметно прошмыгнув двором, Гашек вышел на улицу и огляделся. На глаза ему попались красные флаги. «Вся власть Учредительному собранию!» — прочел он на них и — ниже, — «Российская Федеративная Демократическая Республика». Быстрота, с которой были развешаны эти флаги, убедила его, что самарская учредилка не дремала, контрреволюционное подполье работало.

Гашек мельком прочел несколько прокламаций и афишек, расклеенных на заборах и тумбах. Они были написаны от лица Самарского правительства, которое обвиняло большевиков в сговоре с немцами и призывало изгнать большевиков и немцев из России, обещало созвать Учредительное собрание, создать сильную армию, чтобы рука об руку с союзниками довести войну против прусского милитаризма до победного конца.