Красный Ярда - [27]

Самый юный из их компании спросил «англичанина»:

— А кто там будет из иностранцев?

«Англичанин» вытащил афишку, подал ему со словами:

— На, держи! Здесь все сказано.

Афишка пошла по рукам. Молодые люди прерывали чтение восторженными возгласами, называли марки аэропланов, качества машин… Удивительно, как все это помещалось в их головах. Слушая поклонников «авиатики», Ярда обратил внимание на старого чиновника, сидевшего поблизости. Вначале этот человек читал «Фрайе Прессе», но оживленная трескотня молодых соседей раздражала почтенного венца, и он, сложив газету, проворчал:

— Ни к чему хорошему эти летания не приведут. Летатели только зря ломают себе шеи и выбрасывают деньги на аэропланы…

Он сказал это негромко, но юнцы в клетчатых костюмах словно ждали такого вмешательства. Старший перестал вертеть пенсне, нацепил его на переносицу, словно желая рассмотреть, какая букашка посмела высказать свое мнение о летателях, и холодно процедил:

— Вы ошибаетесь. У авиатики великое будущее.

Его товарищи молчали, готовые поддержать своего вожака.

— Бог не дал человеку крыльев, значит, и летать ему не надо.

— Вы — ретроград! — ответил самый юный поклонник авиатики.

— На месте властей я запретил бы эти полеты… — продолжал старик, но «англичанин» не дал ему кончить фразу, подошел к столику, развернул «Фрайе Прессе» и, указав пальцем какой-то столбец, спросил:

— А это вы читали?

Старик взглянул на юнца, потом опустил глаза, отыскивая то место, которое указал ему «англичанин». Но тот опередил его и громко прочел:

— «Его величество государь император Франц-Иосиф I почтит этот праздник своим присутствием».

— Разве это не признание авиатики? — откликнулись товарищи «англичанина».

Гашек решил подлить масла в огонь:

— А я слышал, что государь император будет раздавать награды особо отличившимся летателям.

Юнцы с восторгом приняли это сообщение, ни на секунду не усомнившись в его истинности, и с новым жаром накинулись на старого чиновника. Гашек сразу показался им своим, хотя на нем не было ни клетчатого костюма, ни рыжих ботинок. Они бросали на него заговорщицкие взгляды и, наверное, пригласили бы за свой столик, но Ярда расплатился и ушел.

Смеясь своей выдумке, Гашек добрался до Нойер Маркт, откуда трамвай «Л» ходил до Шёнбруннского парка.

Гашек много раз видел изображения парка и замка на почтовых открытках, в путеводителях и альбомах. Шёнбрунн сравнивали с Версалем. Действительно, парк был прекрасен. В течение многих десятилетий тысячи людей трудились для удовольствия и прославления австрийских императоров, ухаживали за газонами и цветниками, подбирали редкие деревья, чтобы глаз отдыхал, следя за тончайшими изменениями оттенков листвы, кусты и деревья искусно обрезались, создавались хитрые пересечения аллей-лабиринтов. В нарядной зелени белели мраморные статуи, искрились серебристые струи фонтанов… В парке было все, чем Габсбурги любили поражать воображение гостей, — зверинец, фазаний двор, оранжерея с экзотическими растениями. Все эти чудеса служили лишь оправой для главной драгоценности — замка Шёнбрунн.

Замок был летней резиденцией императора. Гашек осмотрел замок снаружи, обошел Глориэтту, изящную колоннаду, увенчанную орлом. Возле пруда толпились туристы, рассматривая скульптурную группу «Фетида просит Нептуна охранять Ахиллеса во время его путешествия». Гашека не интересовало, кого из членов дома Габсбургов следовало подразумевать под Фетидой, Ахиллесом и Нептуном, — он понял эту аллегорию по-своему. Как бы ни просили нимфы богов за отпрысков царствующего дома, ничто не спасет Габсбургов. С неистовым Ахиллесом их роднит только пята. Пока еще она давит…

Направляясь к выходу, Гашек увидел у ворот шпалеры жандармов, а за их спинами — зевак. Все ждали возвращения императора с прогулки. Выйти из парка было невозможно, и Гашеку волей-неволей пришлось достоять вместе с зеваками и жандармами.

К счастью, старенький монарх не заставил себя ждать. Он ехал в открытой коляске, любезно улыбался «своему народу» и как-то конвульсивно помахивал в ответ на приветствия сухонькой обезьяньей ручкой в белой перчатке. Публика побежала за коляской, освободив дорогу к выходу. Гашек воспользовался этим и покинул парк.

В воскресенье, перед отъездом в Прагу, Гашек бродил по Пратеру. Здесь веселились небогатые люди. Он смотрел, слушал, пил пиво с незнакомыми рабочими и ремесленниками, которые выбирались на Пратер всей семьей, смеялся над проделками Кашпара — немецкого Петрушки, который, как полагается народному герою, побеждал и черта, и смерть, и даже полицейского. Прощаясь с Веной, Гашек поднялся над Пратером в вагонетке исполинского железного колеса и оттуда, с высоты шестидесяти четырех метров, взглянул на город. Вдали, у Дуная, словно стрекоза, пролетел маленький аэроплан, и Гашек с грустью подумал, что так и не достал билет на ипподром, где сейчас проходят соревнования «летателей». Колесо сделало еще несколько кругов, вызывая приятное чувство полета, и остановилось.

До поезда оставалось немного времени. У Ярды не было никаких вещей, и он пошел прямо на вокзал Франца-Иосифа. Бравый носильщик нес в вагон первого класса два тяжелых чемодана и картонку. Гашек помог ему. Когда носильщик освободился, они выпили по кружке пива и вернулись на перрон. Ярда пригласил носильщика в Прагу, дал ему адрес и вошел в вагон.