Красный Яр. Это моя земля - [71]

Эко-парк «Гремячая грива»:

Красноярск, пр. Свободный, 82, стр. 1, пав. 1, Визит-центр 1

— Алиса, какая температура воздуха?

— Температура воздуха в Красноярске — минус сорок градусов по Цельсию.

— А у меня какая?

— Температура тела пользователя Ходок — плюс тридцать восемь градусов.

Так и знал, что заболею, черт. Перед самым стартом. Так и знал.

До завершения круга — сто метров. Огни Гремячей Гривы идут черными пятнами. Квадраты света расплываются между деревьями, теряют форму. Я часто моргаю и чувствую, что ног подо мной больше нет. От бедер вниз — какая-то каша. На автопилоте добираюсь до павильона. Падаю на скамью.

Доктор расшнуровала ботинки, сняла носки.

— Это перегрузка. Ничего. Главное, обморожения нет, — руки терли, мяли, простукивали мои ступни, лодыжки, окаменевшие икры. Какие сильные руки. Ноги отозвались на прикосновения, загудели. — Как ощущения?

— Мало что чувствую.

— Сибирь — лучшая анестезия. Другую ногу давай! — у доктора от энергичных движений на лбу выступила испарина.

Гул в ногах усилился. Боль нарастала. Ожила, зашевелилась в костном мозге. Зазвучала неотвратимо, как приближающийся реактивный самолет. Через минуту гул сменился покалываниями, затем — осиным роем. Миллиард жал впился в каждый капилляр, доказывая, манифестируя присутствие жизни ниже колен.

Доктор вытерла со лба пот предплечьем. Рукав халата съехал, обнажив выше запястья ярко-оранжевый лоскут. Этот оранжевый неожиданно вспыхнул в мозге яростью. Я вдруг взбесился: мне надо бежать, а я сижу здесь, сопливый, беспомощный! Ноги не шевелятся, руки не шевелятся! А она здоровая тетка, в тепле, в халатике! Кофе там, конфеточки!

И я выпрямляю ногу — как будто в конвульсии. Хлестко, жестко, прямо в лицо. В лицо! Нога босая, удар сильный. Чувствую ее губы, зубы, нос. Разбил. Доктор отпускает меня, разжимает руки, охает сдавленно, падает на спину. Голова глухо — об пол. Отойди, дура! Мне пора бежать!

Доктор поднимается со стоном, кровь хлещет носом, в глазах слезы, я смотрю — а она беременная. Круглое пузо обтянуто белым халатом, на белое капает красная кровь. Капли крови падают, совпадают с моим пульсом. С тиканьем часов на стене. Тик-так.

Отойди, кому говорю!

Смотрю ей прямо в живот. Капли падают, отмеряя время и жизнь. Тик-так. Смотрю и не могу оторвать взгляд. Живот искажается, меняет форму. Ребенок шевелится в животе. Ползает справа налево, слева направо, и капли крови ползают вместе с ним. Складываются в калейдоскоп. Превращаются в залитые кровью глаза. Слепые глаза дочери. О, черт… Нет, нет!

Укол!

И женский голос:

— А сверху троечка: глюкоза, хлорид натрия, витамин С. Через пять минут возвращайся на тропу, боец.

Здесь, на тропе, на Севере Таиланда, мы идем, и время от времени я смотрю на учителя, а он — на меня. От его взгляда, от его движения — тепло. Медитация при ходьбе проще, чем сидя. Когда новичок сидит, возникает разочарование, напряжение. Но — можно не напрягаться, а ходить.

— То есть медитируют при ходьбе только новички?

— Не только. Многие гуру посвящают ходьбе часы и дни. Тропы для медитаций превращаются в глубокие борозды. Некоторые монахи месяцами идут по тропе, прерываясь на сон, подложив под голову ладонь. А просыпаясь, продолжают движение.

Мы выносливы. С древних времен большинство жителей этих мест путешествовало пешком. Послушай слово «путешествовали»! Мы берем чаши для подаяния и скитаемся в поисках уединенных мест.

Мы бодрствуем. Граница между медитацией и сном — зыбкая. Сколько раз ты слышал во время практики сопение или даже храп? Сколько раз засыпал сам? Медитация при ходьбе исключает сон.

Мы сосредоточены. Мы следим, куда идем. Слышим лесные звуки, ощущаем себя и мир вокруг. Перевариваем пищу ума и пищу тела.

— Вот почему мы после еды и учебы практикуем медитацию при ходьбе?

— Да.

Операцию по восстановлению зрения дочери надо сделать в течение года. Цена вопроса — миллион. Продал квартиру, перевез семью к маме. Новую профессию осваивать поздно, решил зарабатывать тем, что есть. С жадностью бросался туда, где видел деньги. На предложение поставить рекорд согласился, не размышляя. Я — Ходок.

Я не считал недель, мне это было неинтересно. После удара в лицо у жены начались схватки. И на пиках первых схваток она смотрела на меня, как мышь, попавшая в мышеловку. С каждой схваткой скукоживалась, уменьшалась в размерах. А потом закричала как выпь, и на белый ковер закапало красным.

Тик-так.

Испортила кровью ковер. Теперь деньги на химчистку ищи. Мы сказали в роддоме, что она упала «лицом на табурет или что-то такое».

— Что-то такое, — сказала доктор, вытянув губы трубочкой.

Чертовы доктора.

В гипоксической маске с уровнем 6 тысяч метров бежать на рекорд — 24 часа. Место действия — Гремячая Грива. Дата — середина февраля.

И вот сибирское морозное утро. Сборы недолгие — что там собираться. Маска, шапки, ботинки, перчатки, куртки. Вокруг — телек и журналисты. Побью рекорд — моя девочка получит шанс.

Моя?

Я не привыкал к дочери — не мог привыкнуть. Она смотрела на меня невидящими (ненавидящими) глазами. Туманными, как пар над Енисеем. И на вопросы, что такое белый снег и красный арбуз, без спазма в горле невозможно было ответить.