Красный Яр. Это моя земля - [61]

— Я православный, — отстранившись, я залился краской.

— Я тоже! — обрадовался дед. — Но безопасность — прежде всего!

Так нефрит без помех переместился на мою грудь. Я взял на ладонь привеску и увидел треугольную змеиную голову со схематичными чертами. Старик вдруг придвинулся так близко, что я ощутил сильный запах свалявшейся шерсти. Он доверительным шепотом произнес:

— Бегите скорей, пока кто-нибудь не заметил следы ваших раскопок. Этот камень нужно срочно извлечь! Он станет настоящей сенсацией. Наш краеведческий музей с руками его оторвет!

— С руками? — сглотнув, тупо переспросил я. Старик многозначительно кивнул и встал, шлепая босыми ногами.

— Боюсь, у нас мало времени, молодой человек.

…

Я побрел обратно на Татышев. Окончательно утратил способность понимать, где заканчивается игра воображения и начинается дневная реальность. Совершенно по-новому смотрел на родной город с его широкими улицами, знакомыми перекрестками и вывесками многочисленных баров и кафе. День разгорался жаркий, хотелось держаться в лиственной тени.

Вот, значит, как… задолго до нас, до всех нас, с нашими аппетитами, железными дорогами, нефтью, газом и модным дизайном — здесь, на берегах Енисея, кипела жизнь. Шла торговля, и совсем другие люди высекали на камнях правила торга. А может, не люди? Все ведь привыкли, что археология с ее находками — это про амулеты, идолов, древних духов… Четки мерно постукивали в такт шагам.

Оказавшись на острове, я не сразу понял, сколько вокруг народа. Махать лопатой у всех на виду — хорошего мало. Не без труда убедив себя, что до вечера камень никуда не денется, я вернулся в квартиру, прилег и задремал. В какой-то момент неслышно вошла Поля. Устроилась рядом, прижалась к спине, обняла… О чем-то вполголоса говорила, но слов я не понимал — а может, мозг защищался, убеждая, что она говорит на незнакомом языке. Ее руки оплели мое тело, и сквозь сон мне казалось, что их больше, чем две… Что у нее вообще нет рук. Так мы и лежали.

Я окончательно проснулся от ощущения: мы не одни. В квартире почти неслышно сновали люди. Высокие ростом, желтокожие, похожие друг на друга. Длинные пальцы, вытянутые лица, на шеях — одинаковые нефритовые четки с привесками — змеиными головами. Люди расхаживали по дому, тихо переговаривались, ни к чему не прикасались. Только в окно поглядывали время от времени — чего-то ждали.

Поля сделалась необычайно нежна, ласкова. Она такой не бывала раньше. Увела на кухню, налила чаю, по-матерински поцеловала. Спросила, не голоден ли? Нет, не голоден.

Около полуночи собрались на Татышев. Город встретил нас удивительной пустотой, только светофоры перемигивались, да иногда байкеры с грохотом пролетали мимо.

Прошли насквозь проспект Мира, миновали арку, памятник Резанову, вступили на вантовый мост. Никто не катил навстречу, никто не обгонял, только остров шевелил своей темной листвой, да Енисей переливался под мостом редкими бликами огней, вздыхая, как живой. Скорей бы все закончилось.

Дуб в темноте казался еще более величественным, чем на рассвете. Узловатые руки поднимались к звездам. Каждый зубчик затейливых листьев отчетливо различался на фоне неба, хоть пересчитывай.

…

Уверенность, что я легко найду утренний раскоп, улетучилась: в темноте все выглядело иначе, и следы человеческой возни разгладились на ночном покрывале земли.

Мы топтались в потемках, безуспешно пытаясь угадать место. Кто-то наугад тыкал в песок лопатой. Я вытащил смартфон и засветил ослепительно-яркий в ночи фонарь. То поднимал руку со своим светочем, то опускал к земле, надеясь, что рельефные тени откроют нам место сокровенного клада. Наконец, нашел: пальцами поворошил песок — рыхлый, недавно потревоженный.

— Здесь, — указал, копнул первым и посторонился: с таким остервенением мои спутники кинулись разгребать землю. Я отошел к стволу дуба, тот обнял меня тенями своих ветвей, оберегая и утешая.

С сочувствием и тревогой ждал встречи с прошлым. Историю не повернешь вспять, как и воды Енисея; былого величия не возродишь. Не обладание древними артефактами, а живой дух, плодородная сила, умение приспособиться к переменам открывают народу путь в будущее. «Детей надо рожать!» — примитивно подумал я. Обнял Полозку, погладил ее плоский живот, с нежностью вспомнил хулиганские наскоки. Змеиные прикосновения и кошачьи ласки. Ее узкие глаза, где светится та самая магия, которую мы надеемся откопать в песке…

Несколько лопат звякнули о камень, и тихое посвистывание пронеслось над согнутыми силуэтами копавших. Ничего себе! Я протиснулся между ними. Вот оно! От могучего камня исходила ровная сила.

— Надо его окопать, — удивляясь сам себе, авторитетно скомандовал я. Легко сказать, «окопать». Я задумался о том, что находка окажется слишком тяжелой, и поднять ее будет не по силам! Сколько там тонн весит одна глыба из Стоунхенджа?

Все с утроенной энергией работали лопатами. Песок под ногами ожил, пришел в движение, как при землетрясении. Я хотел вновь раздвинуть землекопов, но они отпрянули от ямы — и в свете своего волшебного фонаря я совершенно отчетливо увидел, как песок по кругу ссыпается, всасывается под мегалит, и он, точно тонущая в водовороте лодка, дрогнув, погружается в земные недра. И вдруг Поля, моя девочка, моя кошка с ярким шипением бросилась прямо на руны…