Красный Яр. Это моя земля - [11]

После похорон дом гудел — приехало много родственников, которых раньше никто никогда не видел и не знал. Спали на раскладушках в коридоре, на старой продавленной тахте в кухне. Гоше в его тесную детскую кровать положили троюродного брата. Брат кусался, вертелся и не мог заснуть. Гоша боли не чувствовал, отпихивал брата ногой и тихо скулил.

Пока рабочие, переговариваясь, как на стройке, рыли яму в мерзлой земле, отец успел выпить и стоял, опершись на оградку соседней могилы. Сутулился, хлюпал в сизой снежно-глиняной жиже. Гоше казалось, отцу надо выпрямиться. Он хотел подойти, помочь, уткнуться носом в пахнущую «Беломором» куртку, подержать горячую руку. Но его не пускали тети и бабушки.

«Не мешай отцу».

Жили они, назло прогрессу, в двухэтажных бараках на Горького, сохранившихся в центре города. Через дорогу шумел и светился парк — вроде несколько метров и редкий железный забор, а будто другой мир. В парке подвыпившие подростки целовались по кустам и обсуждали прелести старлеток, а в деревянных бараках по-прежнему запирали от чужаков сараи на висячий замок и ходили в «удобства» на улице.

Для поминок во дворе накрыли длинный стол, составленный из нескольких: кухонного, маминого для шитья — и даже папин верстак вынесли из сарая. Гоша забрался на чердак и, лежа на животе, следил сверху за поминками и дорогой. Он ждал, что мама вот-вот покажется на синем «каблуке».

«Какой же праздник без мамы?»

Отец смеялся, когда мама водила машину. Она резко тормозила, пропускала повороты. Обязательно блуждала, выворачивая неповоротливый руль. То смеялась, то ругалась в голос, то плакала от обиды. Рассказывала что-то Гоше, сидевшему рядом, оглядывалась, поворачивалась. Пока стояли на светофорах, держала сына за руку и опять пропускала повороты. Приезжали домой обычно к ночи.

Гости затянули заунывные песни. Гоша вспомнил, как ждал маму на скамейке у больницы и увидел юркнувшего котенка. Нагнулся, заглянул под скамейку. Нащупал в кармане печенье, раскрошил и протянул беглецу. Тот посмотрел на мальчика испуганными глазами-фарами и, принюхавшись, подошел к руке.

Гоша принес котенка за пазухой и спрятал в сарае. Расшатал доску, чтобы он мог ходить туда-сюда, подкармливал. Без мамы не стоит и уговаривать отца взять котенка, потому что у отца «медвежья пора».

Медведем его называла мама, когда он после пятничных посиделок с друзьями приходил домой под утро. Открывал буфет в поисках коньяка, вываливал тарелки и кружки на пол. Стягивал скатерть вместе с вазой со стола. Выставлял стопку и закуску.

— Медведь пришел, — шептала мама Гоше, будто сказку рассказывала. — И нам надо лежать тихо-тихо. Андрюша пошумит, поломает ветки, порычит и заснет. Но не на зиму, а на целый субботний день… А мы с тобой завтра приберем, вымоем пол, выметем двор и пожарим медведю картошки. Захрапел, слышишь? И мы будем спать.

После похорон Гоша гулял — не хотел возвращаться. А вечером, подходя к дому, увидел «каблук». Обрадовался, вбежал на крыльцо, позвал маму. Осколки тарелок и кружек захрустели под ногами.

На цыпочках сошел с крыльца, отправился на поиски. Заглянул в «удобства» на улице, в сарай и в конуру к общему псу Барину. В сарае нашел котенка. Сел в старое продавленное кресло. Котенок запрыгнул к нему на колени.

— У нас дома живет медведь, — начал рассказывать Гоша. — Медведи, когда голодные, злые, к ним лучше не подходить. И они очень любят малиновое варенье. И рыбу, совсем как ты.

Гоша задремал, котенок свернулся в руках. «Медведи спят зимой… а весной просыпаются и шатаются. Зимой по лесу ходить не опасно, а весной опасно».

«Может, мама заблудилась в лесу?»

Когда отец пропадал, Гошу подкармливала баба Люда из соседнего двора. Он раньше боялся ее — мама говорила, что баба Люда умеет «чуять судьбу», и строго-настрого запрещала ходить к ней в соседний двор. Но вблизи баба Люда была не страшная. И квартира у нее, как у всех: ковры на стенах, телевизор с салфеткой, тарелки и чашки с синим ободком. Такие же тарелки и чашки по субботам бьет отец.

Поедая из привычной тарелки пельмени, макая их в густую сметану, Гоша забыл о похоронах. В приоткрытую дверь кухни шмыгнул котенок.

— Прише-е-ел, — протянула баба Люда, — я уж думала, тебя Барин порвал, полночи выл как волк.

Котенок подошел к миске и в два счета съел все объедки.

— Это мой, — сказал Гоша, — в сарае живет.

— Твой? А я думала, что ко мне приблудился, — насмешливо сказала баба Люда. — Ну, тогда я буду его гонять, раз твой.

— Он может быть общим, как Барин!

Баба Люда рассмеялась, но осеклась, услышав грохот из соседского дома.

— Это отец. У него медвежья пора! — объяснил Гоша. — Не пугайтесь, он такой не всегда. Мама говорила, он у нас появился, когда я уже был. Но он все равно меня любит.

Баба Люда нахмурилась:

— Сегодня спи у меня, — сказала она, — я тебе постелю в зале.

Чтобы Гоша не путался под ногами, бабка отвела его в дальнюю комнату, выдала бумагу и карандаши, велела не высовываться. В доме плакала и выла женщина, просила вернуть сына.

«Интересно, откуда вернуть?»

Гоша рисовал — сперва ежа, который смешно сопел во дворе. Затем котенка на трех листах: котенка на печке, котенка и кошку, котенка и себя, шагающих по лесу в поисках мамы. «Где-то же она есть».