Красный всадник (Уот Тайлер) - [9]
— Однажды такое уже было, — заметил Боб.
— Что ты опять выдумываешь?
— Разве ты не знаешь? В одном лесу медведь судил волка и лису за разбой. А растерзал осла, щипавшего только траву. Волк и лиса дали медведю часть своей добычи. А бедняк осел сплоховал…
— А ты еще что-нибудь, кроме басен, знаешь?
— Может, рассказать сказку?
— Расскажи, Боб, хоть и сказку. Время пройдет незаметнее.
Боб уселся на соломе, скрестил ноги, как мусульманин, и начал:
— Ну что ж… Было это почти триста лет назад, и далеко отсюда — на севере Франции. Правил городом Лана, злой и жадный епископ. А жили в том городе искусные мастера. Всё они умели делать. Жили мастера, поживали и наконец уразумели: сила в их руках необыкновенная. И спросили они сами себя: до каких пор труды этих чудесных рук будут попадать в пухлые руки сеньора? Да и для чего вообще сеньор? Только чтоб налоги собирать да пьянствовать с утра до ночи в своем замке. И задумали мастера откупиться. Собрали груду золота-серебра, сочинили договор, по которому город получал полную свободу, без повинностей и оброков, скрепили клятвой. Даже король, которому преподнесли щедрые дары, не возражал. Епископ дал присягу, что будет соблюдать все условия. И стал город коммуной. Зажили мастера вольно и весело. Днем работают в мастерских, вечером загонят скот с полей, подоят коров, поужинают на славу и поют себе и пляшут на площадях. И все равны, и все одинаковы. И нет над ними никаких господ.
Епископ к тому времени прокутил денежки и захотел город вернуть. А чтобы заручиться милостью короля, пообещал ему богатые дары из сундуков вольного города.
Да не тут-то было. Едва мастера проведали обо всех этих кознях, они тотчас топоры и дубины — в руки и с криками «За коммуну!» бросились на стражников епископа. Недолго думая, порешили стражников да и королевских рыцарей заодно. Плохи мои дела, подумал епископ и кинулся спасаться в церковь. Прибежал в церковный подвал, вышиб дно у бочки, перевернул ее и спрятался там. Горожане бросились в подвал, видят — стоят рядами бочки, а у одной край лоснится вином. Подошли они, постукали, спрашивают: «Эй, кто там?» А епископ с перепугу: «Это я, несчастный пленник». Вытащили его за волосы, вывели в узкий переулок. Епископ отпустить его умоляет, обещает выкуп. Но никто его не слушал. Убили клятвопреступника.
Здесь бы и сказке конец. Только нет справедливости на земле. Вскоре король прикончил всех мастеров вместе с их коммуной.
Духота, казалось, стала еще невыносимее.
— Погаси огарок, Боб. Уже рассветает.
Боб поднялся, погасил свечу и, растирая затекшие ноги, подошел к окну, вернее, к той дыре, которая его заменяла. Он знал, что если подтянуться на руках и прижать подбородок к нижней перекладине, то можно увидеть край неба и верхушки шелестящих тополей.
Сейчас он увидел только тучи. Перегоняя одна другую, они неслись к востоку. Отсвет молнии окрасил розовым край небосвода. Издалека донесся раскатистый гул. Вслед за тем по окну полоснул дождь. Холодящая сырость проникла в сарай, запахло листвой.
— Тебе не надоело загораживать окошко, Боб? — спросил Томас Бекер.
Боб опустился на солому и несколько секунд сидел с закрытыми глазами. Потом запел вполголоса:
— Послушай, Джемс, передай-ка мне ту шаль…
С грохотом открылась дверь. Поток света ворвался в сумрак сарая. Свет резанул по глазам, и Джеймс прикрыл их ладонью. Потом осторожно отвел руку: в ярком солнечном прямоугольнике, лежащем на земляном полу, он увидел длинную тень. Джеймс поднял голову. Кто-то стоял на пороге, внимательно вглядываясь во тьму сарая. Правой рукой он сжимал копье. Затем отступил в сторону. Солнце блеснуло на острие копья, на полукружьях железной перевязи, перехлестнувшей плечо. В проеме двери виднелись еще люди с копьями.
Незнакомец сказал тихо и просто, как бы для себя:
— Выходите. Все свободны.
Томас Бекер — и вдруг командир 2-го Эссекского отряда. Джеймс — его первый помощник. Джеймс смотрит на свое копье, на копье Томаса, на сотни, тысячи копий вокруг. Три обыкновенных слова, произнесенных человеком с железной перевязью, — и мир стал иным. Это он ведет их сейчас. Он решился взять в руки судьбы тысяч крестьян. И у него нашлось время, чтобы, услышав о пленниках Баркинга, переправиться с конным отрядом на пароме через Темзу и освободить Джеймса…
Дорога упруго выгибается под грубыми башмаками крестьян, с каждой минутой приближая повстанцев к Рочестеру.
И сердце Джеймса гулко бьется. Он ослеплен тем, что произошло в это раннее утро. Из душного, грязного сарая он вырвался в просторы, наполненные шумом трав, пересвистом птах, он стал спутником людей с копьями и мечами в руках. Освобожденных узников хлопали по плечам, теребили за рубахи, кто-то сунул им баклагу с теплым сидром… И вокруг лица, полные и радости, и усталости, и решимости, и гнева. А впереди — вождь: железная перевязь поперек посконной рубахи, светлая копна волос, в которых запутались искорки солнца.
— …Мы не станем дожидаться редких подачек от его величества справедливости. Мы заставим правду служить людям всегда. Берите оружие. Другого пути нет. Король поймет нас.
