Красный сокол - [87]

— По силе возможности, по силе возможности, — замурлыкал эсесовец, вытряхивая из пачки ароматную сигарету.

— Дайте подумать, — набычился кандидат в агенты тайной организации «Престол».

— Кончай волынить с ним, Конон. У нас нет времени нянчиться с ним, — поднялся самоуверенный капитан эсесовских войск.

Неожиданно запипикала переносная рация в углу. Штатский, по кличке Конон, вскочил, надел наушники и включил зуммер.

— «Монастырь» слушает. Хорошо. Записываю. Секундочку. — косолапо замахал рукой радист, как бы выметая посторонних из-за спины.

— Дежурный! — подошел к двери офицер. — Убрать пленного.

— Вошло сразу четверо. Подхватили добычу под руки и вышли наружу. Люди в гражданской одежде, некоторые с белой повязкой на рукаве, входили и выходили из землянки, а пригорюнившийся полковник сидел под открытым небом с перевязанными руками за спиной, тяжело размышляя о своей участи. Краем уха он уловил от одного сторожа, бросившего другому многозначительное слово на войне: «Тревога».

— Оправиться можно? Развяжите, — поднимаясь, проронил тщательно охраняемый арестант.

— Нельзя, сидеть! Валяй прямо в штаны, — строго отозвался один из конвоиров.

— Нет уж, — кротко буркнул арестованный, решив перетерпеть нужду.

А время, судя по склонившемуся на запад созвездию Волопас, перевалило далеко за полночь. Из тайного убежища вылез радист, негромко приказал: «Балевич и Стецько, отведите пленного в болото».

Когда кепка скрылась в подземелье, конвоиры обвязали полковника длинной веревкой. Рослый Стецько взялся за один конец и потянул за собой арестанта. Другой конец подхватил второй охранник и пошел следом за приговоренным к расправе у болота.

Странно. Осознав свое безвыходное положение, наполовину сдавшийся патриот коммунистической политики Сталина не стал «кочевряжиться», как выразился эсесовский щеголь, униженно просить, буйствовать или там оскорблять палачей перед четко обозначенным концом. За то время, как он вышел из машины и услышал приговор какого-то Конона «отведите в болото», он столько передумал, перенервничал и перечувствовал за двое суток с хвостиком, как говорится, не спавши, не евши, не пивши, что вконец ослаб — хоть ложись и помирай. Ступая ватными ногами, он лишь вяло поинтересовался:

— Куда ведете, хлопцы?

Тот, что шел сзади, вполголоса ответил: «Сам знаешь. Поди слыхал от старшого».

Шагов через двести конвой уперся в болотце. Сопровождающие сошлись, не выпуская веревку из рук, о чем-то потолковали между собой. Помолчали. Потом тот, что шел сзади, сказал:

— Ты вот что, браток. Садись, пожуй, подкрепись чуток, пока мы перекурим. — При этих словах он достал из кармана яблоко, шматок сала. Другой страж протянул кусок хлеба. Удивленный таким милосердием, пленник послушно сел.

Ему развязали руки. Хлеб и сало ой машинально сунул в карман, а яблоко принялся жадно кромсать молодыми здоровыми зубами, так как от волнения во рту пересохло. Ощутив прилив сил и прелесть вкуса, смертник решился на побег. Руки развязаны, оба охранника — на веревке. Чего еще надо? Неожиданно дернуть к себе: одному ногой в пах, другому вцепиться в горло, а там… будь что будет. Помирать, так с музыкой.

Но задний, пониже ростом, повыше чином неосмотрительно вдруг сел рядом и доверительно заговорил:

— Послушай, что мы тут решили. Наше дело — тоже швах. Мы повязаны одной веревкой — войной. Треба развязать ее. Нам приказано срочно двигаться к фронту, к польской границе. Поверь, не хочется на чужбину. Кому мы там нужны? Пусть двигаются туда, у кого руки в крови. А за мной и Стецько тяжкого греха нет. Мы решили остаться. Придем в комендатуру Красной Армии с повинной и сдадим оружие. Мы тебя отпустим с одним условием. В случае чего, мы сошлемся на тебя, и ты подтвердишь, что и как. По рукам?

— По рукам, — обрадовался полковник, почуяв правду в словах исполнителя заключительного акта экзекуции.

Конвоиры размотали веревку. Подавая руку на прощанье, Балевич перешел на «Вы»:

— Болото обойдете слева. Как подниметесь повыше, шагайте на юг. Доберетесь до опушки леса, там разберетесь, куда вам надо. Счастливого пути.

Стецько тоже подал руку, держа винтовку за спиной. Все еще не веря в чудо, отпускник сделал несколько шагов, чутко прислушиваясь к тому, что делается за спиной. Не подвох ли это? Ведь каждый развлекается по-своему. Палачи забавляются своеобразно. От такой предательской мысли он даже съежился, ожидая выстрела, и потому, пригнувшись, метнулся в сторону. Поняв, что он уже слился в темноте с очертаниями стволов вековых деревьев, обрадовался как дитя, нашедшее красивую игрушку. И в этот ликующий миг грохнул выстрел.

Все. Прощай, батя.

Беглец остановился как вкопанный, зашатался, напрягаясь удержаться на ногах и готовясь к худшему.

Второй контрольный выстрел сверкнул в сознании предвестником на пути к освобождению от всех мук, как сострадательный вскрик потусторонней ритуальной смерти.

Не чувствуя ног под собой и чуть не заорав от раздирающей радости в груди, заново родившийся человек не побежал, а полетел, как на крыльях, вдоль хмурого болота, пока не промок до нитки от предрассветной росы и пота.