Красный сокол - [15]

— Клянись, что сохранишь в тайне это… в общем — всё, — запнулся поверенный «рыцаря женского пола».

— Клянусь, — твердо отрезал напарник по стройгруппе.

— Выбирай секунданта и посылай ко мне, — озираясь по сторонам, прошептал Бобер. — Я буду после ужина возле турника.

Прошло около часа с начала работы спортивных секций, и Бобер забеспокоился: состоится ли условное свидание. К концу занятий в сектор гимнастических снарядов зашел высокий улыбчивый парень. Присев на корточки, тихонько спросил у прыщавого курсантика, колдующего над борцовским ковриком, упорно не желающим складываться концами «тютелька в тютельку»:

— Кто здесь Бобер?

Прыщавый взглянул на запоздавшего посетителя зала и молча показал на края коврика. Сложив подстилку вдвое и скатав в рулон, оба еще раз взглянули друг на друга и без слов отнесли коврик в угол. Поманив пальчиком покладистого помощника, Прыщавый пошел в другой конец зала, где располагались две большие открытые ниши и кладовая мелкого спортивного инвентаря. Последние спортсмены, застегиваясь на ходу, покидали пропахшие свежей краской и потом раздевалки. Около одной из ниш копался крупный атлетического телосложения курсант.

— Володя! — окликнул Прыщавый. — К тебе, — и ушел восвояси.

— Жора, — протянул руку гость.

— Владимир, — пожал пальцы Бобров.

— Я от Павлина, от Тараса. Врубился?

— Очень приятно слышать, — осклабился Бобров. — Пистолеты можешь достать?

— Откуда у бедного курсанта «пушка»? — слегка вытянулось улыбчивое лицо щеголеватого Жоры.

— А ножи или что-нибудь в этом роде? — заговорщицки продолжал выяснять позицию соперника посредник оскорбленной стороны.

— Да ему все равно. А меня от этого увольте, — полностью убрал ухмылку с лица франтоватый свидетель скандальной истории. Я человек тут новый. Ничего не знаю. Вы — местные, вам и карты в руки.

— Лады. Собираемся сегодня, сразу после отбоя у глухой стены котельной, где дырка в заборе. Уходи, не красуйся на глазах у физрука.

Тарасов и Жора Костылев подошли к дыре с опозданием. С наружной стороны забора тихо переговаривались двое: «Рапиры завернешь в бумагу и пронесешь утром в учебный корпус, а оттуда уже в спортзал. Понял?» — низким баритоном натаскивал Ваня своего дружка по аэроклубу.

— Ау, соколики, — подал голос Жора, раздвигая доски.

Вчетвером молча отошли подальше от запретной зоны. Остановились на ровной площадке между проселочной дорогой и пологим скатом к речушке. Секунданты долго шептались о чем-то. Потом подошли к Тарасову, стоящему на отшибе ближе к речной пойме.

— Что Вы желаете сообщить своему противнику перед боем? — официально, без шуток и тени иронии произнес заготовленную фразу Бобер.

— Я уже говорил и сейчас скажу: я не знал, что она замужем. Против Федорова ничего не имею. Готов извиниться где угодно. К чему ломать комедию?

— Когда рукопожатье рук так много значит для двоих? — продекламировал чьи-то стихи секундант, воодушевленный предстоящим боем. — Однако… принято. Честь имею, — слегка кивнул головой, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов режиссер драки.

Иван стоял спиной к секундантам и потому выслушал предложение противной стороны, не шелохнувшись, гордо и надменно.

Ответом противника весьма польщен, но не удовлетворен, — заговорил дуэлянт, не утруждая себя повернуться лицом к посредникам. — Слово «курва» можно смыть только кровью. Честь имею.

Сраженный наповал неприступностью противной стороны, Жора не стал убеждать, как намеривался, прекратить «комедию» и разойтись друзьями. Брошенное на весь зал оскорбление заглушить шуткой невозможно. Тем более — келейно, ночью, когда лицом к лицу лицо не распознать. «Жаль, конечно, — подумал он. — Тарас за сутки изменился, почернел. Хоть и не до конца, наверное. Не легко, очевидно, наступать на горло «собственной песне». Трудно избавляться от укоренившейся с детства разнузданной свободы, а надо. Иначе летчиком не станешь».

— А-а, делайте, как знаете, — махнул он рукой. — Лишь бы честно. Без подвоха.

Бобров палкой прочертил две линии на расстоянии пяти метров друг от друга.

— Это поле чести. Поле брани, — пояснил знаток рыцарской романтики. — Секунданты будут стоять каждый у своей черты. Право первому нападать дается тому, кому брошена перчатка. Противник обороняется тупой рапирой. Через три минуты дуэлянты меняются оружием. По истечении второй трехминутки, при ничейном результате колпачок с острия шпаги снимается и друзья… пардон, противники дерутся до первой крови. Отступление за свою черту считается позорным бегством. Ясно? К барьеру!

Ваня отражал медвежьи выпады Павлина без труда. Сказывался навык перворазрядника по фехтованию. Поменявшись рапирами, он на первой же минуте уколол обидчика в руку выше локтя. Кровь и боль насторожила обороняющегося, но нападающий отказался от поражающих ударов, довольствуясь только устрашающими обманными движениями.

По окончании боя Ваня отбросил рапиру в сторону и протянул руку для примирения. Тарас угрюмо буркнул: «Прости". Пожимая прямую бесчувственную ладонь победителя, добавил: «Надеюсь, теперь квиты».

— Забудь. И больше в чужой монастырь со своими дурацкими шутками не суйся, — подытожил исход схватки главный постановщик поединка вездесущий Бобер.