Красный снег - [63]

— Когда ж явишься? — спросила она для порядка.

— Завтра, должно…

— А завтра ты мне не нужен.

— Шутишь все.

— Ты ведь дурак, Трофим. Дурак завсегда берет, а дать — не умеет.

Трофим ухмыльнулся:

— Много ты понимаешь!

— Не много, а для такого случая хватит. Уходи! — вскричала она, вытолкав его за дверь.

На другой день она не впустила его, хоть было ей дурно, одиноко. Слишком много она отдала ему, чтобы так, сразу, позабыть и отказаться.

Время было неровное. Началась война. Через Чернухино двигались поезда с мобилизованными. Бабы рыдали, провожая их. А Надежда равнодушно смотрела на сгорбленные спины женщин и думала: невелика беда, переживется. Она была сильная, не понимала, что значит лишиться кормильца, работника, мужа. Сам мастер на все руки, отец и ее, единственную дочку, приучал, чтоб она чувствовала себя в жизни независимой. Она управлялась с хозяйством, варила самогонку, вела тайную торговлю с поселковыми кабатчиками, ублажала урядников, когда они являлись, чтобы помешать этой торговле. Для нее мысль о кормильце была такой же чужой, как мысль о приниженной бабьей жизни.

Вторым у нее был Пашка. Началось все случайно. Надежда ехала из Иловайска. Вышла в Громках, чтоб попасть в Казаринку. Наступил вечер, идти одной женщине по степи опасно, она и осталась на станции, благо было летнее время. Села на скамеечку под старым вязом, утомленно досмотрела, как вечер слизывает последние розовые пятна с неба, и приготовилась так просидеть всю ночь или подождать, пока кто-нибудь пойдет в сторону Казаринки, чтобы увязаться в попутчицы.

Пашка показался на перроне, когда еще было светло. Глянув на него, Надежда подумала, что с ним бы она не побоялась идти в Казаринку: что-то было легкое в том, как он томно и выжидающе поглядывал в ее сторону. Она обрадовалась, когда он сам подошел к ней.

— Далеко ли путь держите, разрешите спросить?

— Через пень-колоду к мелкому броду, — ответила Надежда, улыбчиво посмотрев на Пашку.

— А за мелким бродом ходят волки сбродом, — ответил в тон ей Пашка.

— Меня не заметят.

— А и по-волчьи приветят!..

Надежда засмеялась. Ей почему-то стало так весело, что и смеха своего она не узнала: было в нем что-то задорно-девчоночье.

— Откуда ты такой взялся? — спросила она, стараясь подавить в себе этот смех.

— Сам не пойму, — ответил Пашка, жадно глядя на нее.

Надежда поправила сползший на затылок платок и тихо хохотнула. Пашка следовал правилу: если бабы начинают смеяться неизвестно отчего, от них уходить не следует. Он сел рядом и начал рассказывать сказку про то, как медведь перепутал дорогу и вместо берлоги попал в дом к злой бабе, а потом едва ноги унес. Память его была набита подобными небылицами, которыми он всегда начинал свои ухаживания.

— Кто из нас медведь, а кто баба? — весело спросила Надежда.

— Оба мы ангелочки! — воскликнул Пашка, любуясь ее выгнутой и подрагивающей бровью.

— Ловко плетешь! — не очень сердито сказала Надежда. — В такое чертово время хоть и сильно захочешь, все равно ангелочком не станешь.

— Чего нам время! — самозабвенно воскликнул Пашка. — Гляжу я на тебя, никакое время тебя дымом не обдаст. Белолица, статная, красивая!..

— Но-но, потише! — сказала Надежда, не скрывая довольной улыбки. — Знаешь-то хоть, кто я? Про самогонщицу Надежду слыхал?

— Как не слыхать! — еще больше воодушевился Пашка. — Да я, может, третье лето к тебе собираюсь, да смелости ни у кого не подзайму!

— Гляди, какой робкий! — удивленно посмотрела Надежда на расходившегося Пашку.

— Какой есть!

«А чего ж, чистун…» — подумала Надежда, оглядывая его всего, от гладко выбритых щек, белого воротничка, наглаженного суконного френча до блестящих ботинок.

— В Казаринку собралась идти, а боязно одной, — сказала она, чтоб перевести разговор на другое.

— Могу проводить.

— Не знаю, надежный ли провожатый…

— Другого такого не сыскать и не дождаться!

— Хвалишь себя.

— Да и нет будто.

— Говоришь — робкий, а глаза у тебя жадные, как у матерого волка! — засмеялась Надежда, решив идти с Пашкой.

Ей еще захотелось этого и со зла: где-то недалеко жил Трофим, — может, повстречается. Очень ей было бы приятно, если бы он увидел ее с мужиком в вечерней степи.

— Могу понести узелочек ваш, — вежливо предложил Пашка.

— Понеси, чего ж, — согласилась Надежда, передавая узелок. — Он будто и не тяжелый, да кавалерам полагается нести вещички, а барышням глядеть по сторонам.

Они медленно пошли. Приземистое, из красного кирпича, станционное здание осталось позади. Надежда спросила о мастере Трофиме Земном, а потом забыла о нем думать.

Вечер — тих. Впереди на чистом небе ярко заблестели Стожары. Воздух был напоен запахами степных цветов. Ночные коньки звенели в траве. Поселок далеко. Зачем к нему идти, если вокруг такая благодать? «Авось никто не заругает, сама себе хозяйка…» — подумала Надежда.

С тихим восторгом она поддалась Пашкиной руке, уведшей ее с дороги в глубь степи, покрытой мягкой, чистой травой…

В субботний вечер Пашка явился к ней в Чернухино. Не очень-то много зная ласковых слов, она и ему повторяла те же, что и Трофиму:

— Кровинушка моя ненаглядная, соколик мой ясный…