Красный снег - [48]
— Подожди, — тише сказал сотник. — У вас нет конокрадов, у вас все там по-культурному… А у нас водятся. Дядько годов пять собирается, пока коня купит. А он, гад, за один час управится… Спрячет в очеретах, пока найдется покупатель, такой же бандит, как и он… Есть люди, собирающиеся на хозяйство, а есть не способное ни на что дерьмо! Оно так и бродит, так и норовит заполучить что-то надурняк. Вот кого надо убивать! До седьмого колена надо убивать!
Коваленко посмотрел на Шандора невидящими глазами.
— Нем конокрад, — жалко прошептал Шандор.
— Нем, кажешь? — презрительно прищурился Коваленко.
— Нем, нем… — торопливо забормотал Шандор и заискивающе улыбнулся, показывая крупные кроличьи зубы.
«Эх, армия родины!» — презрительно отвернулся Ференц.
— В самый раз ты немеешь… Забери его! — приказал сотник, обращаясь к Кодаи.
Шандор вскочил и благодарно опустил голову.
Оставив молчаливо склонившегося к столу сотника, они торопливо вышли во двор. По лунному небу все так же ходили серые рваные облака. Сбоку чернела дыра открытого сарая. «Там, наверно, произошло», — подумал Ференц и шагнул влево, Шандор обогнал его, нашептывая:
— Хала истенек… хала истенек… истен…
Мимо, не посмотрев на них, к дому протопал Аверкий с винтовкой за плечами.
— Бегите, — тихо посоветовал Ференц, а сам остался возле ворот, чтобы задержать Аверкия, если он вернется за Шандором.
Он выдел, как вышли из дома сотник и Аверкий и скрылись в сарае. Слышал их разговор:
— Не наш человек… А все ж где-то приходилось видеть… Может, и с донской стороны — им кони нужны. Как же ты его?
— Выхожу, понимаешь, глянуть, а воно крадется. Зразу бачу — до коней. От, думаю, стерво. Надавить бы — бачу, здоровый, не надавлю. Я ему: «Стой, стрелять буду!..» А воно — за коня, будто и не чуе. Я его и гахнув…
— Наповал?
— Та так и получилось… конокрад, стерво!
— Конокрадов ваш брат деревенский не любит…
— Був бы политический, я, може, и подумав ще. А конокрад — воно всэ одно лышне на свити…
— Считай, каждый человек может вдруг оказаться лишним на свете… Ну да ладно, доложу по начальству…
Ференц уходил от двора, уверенный, что о Шандоре Каллаи забыли. Его поразило то, что сотник оправдывался перед Аверкием, — боялся разбирательства в Совете или не чувствовал своей правоты? Шахтеры увидели жестокость сотника. От жестокости пострадал конокрад. Конокрада жалеть не надо. А о себе подумать следует. Молчаливая настороженность и испугала сотника. Он доказал, как умеет применять оружие, и, может, впервые его заметили, что он, такой, пребывает в поселке.
14
Эта ночь вообще выдалась неспокойной. Вишнякова разбудил Сутолов и предложил вместе допросить пойманного возле Казаринки казака.
Казак сидел в бывшей штейгерской столовой, отупело поглядывая из-под мохнатой овечьей шапки по сторонам. Полушубка не расстегивал, хотя в комнате было хорошо натоплено. Вид у него был такой, словно вот сейчас поднимется и пойдет мастерить, но что именно мастерить — никак не может вспомнить. А тут мешают всякие посторонние. Роста небольшого, лицо обветренное, в скулах широкое, под ноздреватым носом черные прямые усы.
— Куда скакал, служивый? — спросил хриплым со сна голосом Вишняков.
Казак, видимо, старался сообразить, кто старше чином, и поэтому не торопился с ответом.
— Никак онемел? — усмехнулся Вишняков, присаживаясь за стол напротив. — Из какой части и куда путь держишь?
Щеки у казака вдруг налились кровью.
— Чего эт я тебе должен отвечать? — спросил он резким, визгливым голосом. — Я на службе.
— Без тебя понимаем, что ты на службе, — осадил его Сутолов. — Из какой части?
— Эт вам не положено знать, — сказал казак потише, но все так же независимо. — Коня куда поставил?
Обращался он к Сутолову, догадавшись все я же, что тот младше по чину, действовал по своему усмотрению и должен нести ответ за свои действия.
— Не уйдет твой конь, — успокоил его Вишняков. — И ты тоже у нас останешься до тех пор, пока не доложишь по всей форме, о чем спрашивают.
Казак нахохлился, задвигал усами.
— Эт чего же я буду отвечать всякой сволочи?
— Потише, гад! — сказал Сутолов, бледнея.
Пудовые кулаки сжались. Он и Вишнякова кликнул потому, что не ручался за себя: заупрямится казак — прибьет его, так и не закончив допроса.
Казак, однако, и глазом не повел на Сутолова.
— Требую сей момент, — сказал он, строго глядя на Вишнякова. — вернуть мне коня, шашку и карабин.
— Кто же тебе вернет то, что проспал? — ухмыльнулся Вишняков, признав в казаке недавно мобилизованного. — Мы тебе вернем, а Черенков узнает, как случилось, и все равно за потерю боевого виду под расстрел подставит.
— Много тебе известно! — отговорился казак уже не так уверенно.
— Служивый порядок мне известен, — нажимал Вишняков.
Выпуклые глаза казака растерянно забегали, — черт знает, как повернется «служивый порядок»?
— А чего спрашивал, из какой части, — попытался он схитрить, — если называешь Черенкова?
— Ну, это ты по своему сопливому чину и не имеешь права знать! — строго сказал Вишняков, заметив, что казак дрогнул.
— Я поговорить должон, без разговору нельзя.
— Зубы б ему проредить, — прошипел Сутолов.
— Чего ты! — снова нахохлился казак. — Я на военной службе, и разговоры для выяснения обстановки мне положено вести.
Впервые хирург Владислав Тобильский встретился с Оришей Гай летом 1942 года в лагере военнопленных…
Командир партизанского отряда имени К. Е. Ворошилова, а с 1943 года — командир 99-й имени Д. Г. Гуляева бригады, действовавшей в Минской, Пинской и Брестской областях, рассказывает главным образом о женщинах, с оружием в руках боровшихся против немецко-фашистских захватчиков. Это — одно из немногих произведенной о подвигах женщин на войне. Впервые книга вышла в 1980 году в Воениздате. Для настоящего издания она переработана.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга украинского писателя Миколы Олейника «Жилюки» состоит из трех романов, прослеживающих судьбы членов одной крестьянской семьи. Первая книга — «Великая Глуша» знакомит с жизнью и бытом трудящихся Западной Украины в условиях буржуазной Польши. О вероломном нападении фашистской Германии на Волынь и Полесье, о партизанской борьбе, о жителях не покорившейся врагам Великой Глуши — вторая книга трилогии «Кровь за кровь». Роман «Суд людской» завершает рассказ о людях Полесья, возрождающих из пепла свое село.
15 февраля 1989 г. последний советский солдат покинул территорию Демократической республики Афганистан. Десятилетняя Афганская война закончилась… Но и сейчас, по прошествии 30 лет, история этой войны покрыта белыми пятнами, одно из которых — участие в ней советских пограничников. Сам факт участия «зелёных фуражек» в той, ныне уже подзабытой войне, тщательно скрывался руководством Комитета государственной безопасности и лишь относительно недавно очевидцы тех событий стали делиться воспоминаниями. В этой книге вы не встретите подробного исторического анализа и статистических выкладок, комментариев маститых политологов и видных политиков.
События, описанные автором в настоящей повести, относятся к одной из героических страниц борьбы польского народа против гитлеровской агрессии. 1 сентября 1939 г., в день нападения фашистской Германии на Польшу, первыми приняли на себя удар гитлеровских полчищ защитники гарнизона на полуострове Вестерплятте в районе Гданьского порта. Сто пятьдесят часов, семь дней, с 1 по 7 сентября, мужественно сражались сто восемьдесят два польских воина против вооруженного до зубов врага. Все участники обороны Вестерплятте, погибшие и оставшиеся в живых, удостоены высшей военной награды Польши — ордена Виртути Милитари. Повесть написана увлекательно и представляет интерес для широкого круга читателей.
Книга представляет собой сборник воспоминаний. Авторы, представленные в этой книге, родились в 30-е годы прошлого века. Независимо от того, жили ли они в Советском Союзе, позднее в России, или в ГДР, позднее в ФРГ, их всех объединяет общая судьба. В детстве они пережили лишения и ужасы войны – потерю близких, голод, эвакуацию, изгнание, а в зрелом возрасте – не только кардинальное изменение общественно-политического строя, но и исчезновение государств, в которых они жили. И теперь с высоты своего возраста авторы не только вспоминают события нелегкой жизни, но и дают им оценку в надежде, что у последующих поколений не будет военного детства, а перемены будут вести только к благополучию.