Красный снег - [40]

Дитрих посмотрел на Косицкого. Тот молчал.

— А Харьков — наш! — продолжал Глущенко.

— У вас там свои формирования?

— Конечно!

— Они и мы… — тихо сказал Косицкий.

— Абсолютно правильно — они и мы! — поддержал Глущенко.

— Кто «они», а кто «мы»? — спросил Косицкий.

— Вот именно — кто «они»? — спросил профессор, не заметив, что Косицкий высказывал недоумение по поводу этого деления. — Богдан Хмельницкий допустил ошибку, приняв в свое время послов царя Алексея.

— Вы осуждаете Богдана Хмельницкого? — спросил Косицкий, в упор глядя на профессора.

— О, Андрию, — сокрушенно произнес Глущенко, — я никого не осуждаю. Я прибегаю к историческим аналогиям: тогда — теперь.

«Аналогии, аналогии! — скрыл ухмылку Дитрих. — Они погибнут, если повезут на старых возах свое новое время…»

— Вам нужно дать определенные обязательства крестьянам, — осторожно заметил Дитрих.

— Украинская земля — украинцам! Вот наши обязательства.

Возражать бесполезно: профессор был в плену своих предрассудков и своих представлений о времени. Дитрих начинал тяготиться беседой и обрадовался, когда Глущенко набросился на Косицкого, возразившего против употребления в украинском языке взрывного «г».

— Перед гласными она произносится как придыхание. А взрывное — только в словах азиатского и европейского происхождения.

— А як вы вымовытэ нашэ слово «гуля»?

Дитрих повернулся к Войтенко:

— В финансах, кажется, все яснее…

Они отошли в сторону. К ним присоединился Панич.

— Мы готовы подписать соглашение с Продуглем, — сказал Войтенко.

— Меня интересует ваше рабочее законодательство.

— Мы примем закон о запрещении забастовок и о поощрении честных рабочих. А пока на территории республики вводятся законы военного времени.

Дитрих помрачнел: Керенский вводил законы военного времени повсюду, а проку никакого.

— Я, конечно, не берусь вмешиваться в ваши внутренние дела, — сказал он. — Надо, наверное, учитывать тягу современных рабочих к общественным организациям. Может быть, вам следовало бы подумать о создании на предприятиях комитетов спасения республики, состоящих из интеллигенции и рабочих? Стремление к общественным организациям было бы удовлетворено, а ваши цели нашли бы ясное выражение.

Войтенко промолчал. Панич опустил голову.

— Вы не склонны обсуждать такие вопросы? — спросил его Дитрих.

Нас больше интересуют отчисления горнопромышленных предприятий в бюджет.

— Бюджет любой республики связывается с ее политической устойчивостью, — сухо заметил Дитрих, давая попять, что горнопромышленники требуют гарантий.

— Мы — самостоятельны!

— Я хотел бы получить информацию о ваших переговорах в Бресте, — сказал Дитрих, продолжая о гарантиях.

— Они не касаются экономических проблем, — успокоил его Панич.

Мы располагаем данными, что вы обещаете немцам поставить уголь и руду.

— А вам чего немцы? — нагло щурясь на Дитриха, сказал Панич. — Вы тоже немец!

Дитрих ухмыльнулся:

— Вы хотите сказать, что я не должен обращать внимания на обещания, которые вы даете немецкой стороне? Я хотел бы, чтобы вы иначе смотрели на эти вещи. Мы не против поставок, если хотите, это в наших интересах. Правительство, которое заботится о торговых связях, нам нравится. Но оно обязано уважать собственность.

— Мы не продешевим.

— Пока, я вижу, вы распорядились нашим кошельком. А что мы получим? Ваш «Третий универсал», где вы отрицаете собственность?..

— Не придавайте ему серьезного значения! — Войтенко забеспокоился и недовольно посмотрел на Панича.

— Наведите порядок в Донецко-Криворожском бассейне, — начал диктовать Дитрих. — Ликвидируйте рабочий контроль. Разгоните военно-революционные комитеты, вырвите власть у Советов. Встаньте на защиту собственности. Вот что для нас имеет значение.

— Да, да, вы правы, — сказал Войтенко, жестом приглашая к столу. — Мы рады принимать здесь, на священной киевской земле, большого друга нашей молодой республики. Он отдал много сил процветанию промышленности у нас. Шана ему!

— Шана! — громко поддержал Глущенко.

Косицкий стоял опустив голову.

— Хотите, я приглашу вас на наши предприятия? — обратился к нему Дитрих. — Мне бы хотелось вас задобрить…

— А я возьму и приму ваше приглашение, — ответил Косицкий, вскинув голову. — Только я приеду не гостем, а строгим контролером моей республики.

— О-о, — улыбнулся Дитрих, — что же вы будете контролировать?

— Не знаю… Вашу любовь к нам! — воскликнул он.

— Милости просим! — развел руками Дитрих.

…Перед отъездом Дитрих составил отчет для союза горнопромышленников о своих встречах.

Ничего нового он не мог сообщить. Настроение было мрачное. Газеты сообщали о подготовке съезда Советов Украины в Харькове, о нерешительности Каледина, о работе шахт без управляющих. Впервые в жизни Дитрих почувствовал растерянность. Он не знал, как будут развиваться события дальше.

11

Дитриху послышалось, будто кто-то кричит и стучит в дверь. Он вскочил с кровати и приблизился к окну: «Не хватало новых постояльцев…» Фофа уверял, что дом Трофима Земного глухой и падежный, поэтому Дитрих и поехал сюда из Штеровки, где ожидал Раича. Оказывается, этот дом не такой уже и глухой, если стучатся в него среди ночи.