Красный снег - [38]

Может быть, станет лучше, я не знаю. Россия измучена войной, дальше она не могла так жить, она предпочла бурю. И когда все уляжется, успокоится, я не уверен, останусь ли я жив. Многие люди моего круга смотрят на это проще: они надеются поставить паруса и остановить бурю. Это смешно и обидно.

Я обрадовался возможности уклониться от записи в Добровольческую армию и согласился на поездку в Крым, где, сказали, меня ожидает «поручение одной высокой особы». Я был снабжен бумагами и деньгами на дорогу, добрался до Керчи. Там меня встретил весьма таинственно держащийся человек и повез в Ялту. Хорошо. Золотая осень. Не знающее стужи синее море. Татары в аккуратных смушковых шапочках. Богатые экипажи. Неделю я прожил в уютном доме на набережной, ожидая приема у «высокой особы».

Наконец это произошло. За мной приехал экипаж, и мы отправились в Ливадию, к дворцу, где продолжала жить вдовствующая императрица Мария Федоровна. Действительно, это был необычный кусочек русской земли. Белый дворец в зелени лавров и кипарисов, лакеи в ливреях. Свитский дворец полон фрейлин и опереточно важных сановников. Синее море, видное за вершинами деревьев, вероятно, каждый день говорило им лишь об одном элегическом спокойствии. Просторы бунтующей России оттуда не видны. Во дворце я услышал разговор старой императрицы с сухим и непреклонно важным адмиралом.

— Мне поручено увезти вас отсюда.

— Но я не какая-то вещь, которую можно увезти!

— Мой крейсер стоит на рейде. Обстоятельства не позволяют задерживаться. Вы это должны понять.

— Никуда я не поеду. Мне здесь хорошо.

— Я получил приказ первого лорда Адмиралтейства и пожелания короля Великобритании вывезти вас отсюда. Я обязан выполнить этот приказ.

— Вы не смеете говорить со мной в таком тоне! Я должна ждать здесь Николеньку.

Старая женщина с неприятным морщинистым лицом, в которой я не сразу узнал императрицу Марию Федоровну — настолько она постарела и изменилась, — посмотрела на меня и спросила:

— Вы и есть тот полковник, которого я жду?

— Да, ваше величество, — ответил Я, рассматривая гранатовый бархат ее накидки, белоснежные брюссельские кружева, из которых сшит воротничок, старые руки в перстнях, сдвинутые широкие брови и торчащие, большие, мужские уши.

Мне подумалось, она упирается не потому, что хочет подождать «Николеньку», а потому, что ей во дворце привычно и удобно. Накинув гранатовую накидку с собольим мехом, она собиралась, наверное, на прогулку, ей помешали, и она изо всех сил отстаивала за собой право поступить так, как ей хочется, возможно, в эту минуту думая о свободе. Только она не представляла своей свободы без власти над другими людьми и без комфорта.

— Простите, адмирал, мне надо поговорить с полковником наедине, — сказала она резко, как будто при моей помощи вернула себе право повелевать.

Адмирал поклонился и вышел со словами:

— Я могу ждать тридцать минут.

— Вот видите, как мне тяжело, — вздохнула Мария Федоровна. — Меня насильно увозят из России… Извольте подождать, — сказала она уходящему адмиралу и позвала: — Маша! Мария Львовна!.. Складывай, пожалуйста, все необходимое!.. Да, так о чем я? Нет, такая жизнь не про нас! Я не могу, как солдат, собраться немедленно и отправиться в поход. И зачем, я вас спрашиваю, зачем все это бегство, если в Петроград скоро вступят немцы?.. Здесь все по-прежнему… только, представьте себе, татары, местные жители, стали ходить но нашей тропе на Кореиз…

Ушло все — и жалко одной тропы!..

— Поезжайте немедленно в Екатеринбург, — сказала она так, будто бы это совсем недалеко, — разыщите вашего царя и вывезите его оттуда во что бы то ни стало. Его надо увезти силой, как меня увозят…

Я видел, как отряд английских матросов, во главе с адмиралом, сопровождал ее по крутому спуску к причалу и шлюпке. Видел стоящий далеко на рейде крейсер. На моих глазах он ушел в открытое море!..

Раич устало откинулся на спинку стула.

— Вы монархист? — спросил Дитрих.

— Может быть… Но я говорю о другом. На моих глазах русскую землю покидала иностранка — Дагмара! О приходе немцев в Петроград она говорила как о чем-то обычном. А я четыре года торчал в блиндажах и окопах… Простите меня, вы тоже немец, но не все немцы одинаковы. Мне показалось, вам ясно, что необходимо для России.

Еще на пути к поезду Дитрих решил взять его к себе на службу. К генералу Алексееву Раич не пойдет. В Екатеринбург не поедет. Прямота и честность его не вызывали сомнений. Зачем же терять такого человека? Тем более — он симпатизирует ему.

— Идите ко мне на службу, — предложил Дитрих.

— Что же я у вас буду делать? — спросил Раич.

Дитрих начал что-то говорить о проталкивании вагонов, проверке отгрузки леса для шахт, розыске на глухих станциях цистерн с керосином, подводя к главному:

— А сейчас, например, надо пробиться с грузом динамита на станцию… Не пугайтесь динамита — он не для войны, а для буровзрывных работ в шахтах. Ни калединцы, ни большевики, однако, не откажутся от того, чтобы его конфисковать. Им это нужно для войны, а нам для производства.

— Я на военной службе, — напомнил Раич.

— Ну, это мы уладим!

— Что ж, заманчиво, — сказал Раич.