Красный снег - [37]

— Я понимаю вас: гражданская война.

— Именно война!

«Прочно он решил воевать», — подумал Дитрих, заметив, однако, что о субсидировании армии Родзянко ничего не сказал и ожидает, наверное, соответствующих заявлений с его стороны. Дитриха информировали перед выездом из Петрограда о прочных связях Родзянко с Калединым. Можно ли откровенно обсуждать с ним финансовые вопросы? Горнопромышленники готовы дать Каледину любую сумму. Но влиянием своим не имели намерения поступаться. Родзянко — политический банкрот, он только растранжирит деньги.

— Вы знаете, — сказал Дитрих, — что ни одно союзное правительство не признало де-юре Совнарком. Война с Германией продолжается. Естественно, союзники желают видеть в России такое правительство, которое бы оставалось с ними до конца. Сейчас и речи быть не может о создании сильного центрального правительства. Россия, вероятно, опять должна начаться из разрозненных княжеств.

— Генерал Каледин объявил о полной поддержке Временного правительства, — сказал Родзянко. — Министры поэтому едут сюда, в Новочеркасск.

— Министры эмигрируют на территорию Области Войска Донского.

— Не понимаю, — сказал, краснея, Родзянко, — вы думаете, что мы вышли из игры?

— А разве не так?

— Вы ошибаетесь! — мрачно произнес Родзянко. — В вас говорит голос немца, врага единой России!

— Ее уже нет, единой России, — с ледяным спокойствием ответил Дитрих.

— Так будет!

— Повторяю, это возможно, если будут решаться не только военные, но и экономические проблемы.

— Дайте денег на решение этих проблем!

— Дать не трудно. Какие последуют результаты?

— Вы ищете выгод? — свирепо спросил Родзянко. — Я знаю эти привычки горнопромышленников. Они всегда были государством в государстве. Им легче договориться с каким-то областным правительством, чем с единым, сильным. Они готовят себе колонии! Могу поспорить, что завтра вы отправитесь к Петлюре!

Он размахивал руками, блестя дорогими перстнями.

— Какой вздор! — остановил его Дитрих. — Вам нужно уйти с политической арены. Надеюсь, до ухода вы не станете мешать горнопромышленникам налаживать связи с теми республиками, где есть их интересы!

Когда Дитрих закончил, тишина за столом продолжалась несколько минут. Родзянко сидел наклонив голову.

Весь ресторан, кроме одиноко сидящего полковника, пел песню о гибели казака Тацина:

Как под славным было городом под Шумлою,

Что на ровной было площади, на большой поляне,

Стоял там второй Тацин полк…

— Вы всегда подыскивали себе угодных министров, — не поднимая головы, сказал Родзянко. — Поверьте, Каледин принял вас холодно не по моему наущению. Мы все ошалели от неудач. Ссоримся. А нам не надо ссориться, — закончил он совсем тихо.

…Несмотря на поздний час, Платовская улица была шумной, суетливо-пестрой от экипажей, всадников, уныло бредущих солдат в высоких измятых папахах. В глубине небольшого садика, перед атаманским домом, освещенная слабыми фонарями, стояла конная фигура Платова, героя Отечественной войны 1812 года, и, кажется, готова была ринуться в уличную суету, чтобы смешаться с ней и не видеть всей этой бестолковщины, внезапно навалившейся на маленький город. Возле памятника вдруг появилась шумная, пляшущая ватага. Схватившись за ограду, откинув голову, пьяный казак затянул зычным голосом:

Кума к куме в решете приплыла,

В решете приплыла, веретенами гребла,

Веретенами гребла, донцем правила…

Лавируя между военными, Дитрих торопливо пошел к Соборной площади, чтобы потом повернуть к вокзалу и отыскать свой поезд. Вдруг за спиной он услышал частые шаги и восклицание:

— Простите, одну минуту!..

Дитрих повернулся. Его догонял полковник, которого он видел одиноко сидящим в ресторане.

— Чем могу служить? — сдержанно ответил Дитрих.

— Я хочу представиться… полковник Раич.

Дитрих протянул руку, при свете фонаря вглядываясь в продолговатое смуглое лицо с неподвижными черными глазами.

— Это нехорошо, — сказал полковник, преодолевая неловкость, — но я слышал ваш разговор с Родзянко…

— Сделайте милость, я не скрываю своих мыслей по поводу Родзянко. Вы прибыли сюда к генералу Алексееву?

— Нет, у меня сложнее…

— Знаете что, — вдруг предложил Дитрих, — доберемся к моему вагону и продолжим ужин.

— Что ж, я охотно. Здесь-то мне некуда деться.

Они остановили извозчика и вскоре подъехали к составу, в котором прибыл Дитрих в Новочеркасск. Вагоны и поезда, доставившие петроградских сановников в столицу «казачьего государства», охраняли постовые. Загнанные в тупики домики на литых колесах светились рядами окон и, кажется, в любую минуту готовы были двинуться в путь.

Дитрих и Раич расположились в салоне.

Выпив рюмку водки, Раич неожиданно начал рассказывать о себе и о своей тайной миссии, заведшей его в Новочеркасск:

— Происхожу я из древнего рода волынских дворян… У меня жена, двое детей. Я не знаю, где они сейчас, и не могу к ним вернуться… Последнее время моя часть находилась под Менделиджем, в Персии. После расформирования части я попал в Екатеринодар. Ходил на митинги, слушал ораторов. На одном из митингов ввязался в спор с эсерами. Если бы не вахмистр моей части Вишняков, наверное, меня бы расстреляли. Проголосовали — и конец. Народная стихия… Чтобы прийти к законности, она должна уничтожить старую, а какое-то время довольствоваться простым поднятием рук. Это закон ее существования, как бывает, наверное, закон ветра, шторма, наводнения. Чтобы наступила тишина, должен отшуметь шторм…