Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - [118]

Восемь тысяч бойцов 3 октября 1944 года перешли границу, но их поджидала 150-тысячная франкистская группировка. Много партизанских трупов осталось вмерзать в пиренейский снег, но уцелевшие, отступив для перегруппировки во Францию, пошли в новый рейд. Компартия Франции обещала выставить им в помощь сто тысяч бойцов, но так и не выставила. Правительство же Франции уже в марте 1945-го потребовало разоружения испанцев. С началом холодной войны симпатии Америки качнулись в сторону Франко: в 1953 году США получили в Испании военные базы. В августе 1948-го СССР потребовал прекращения герильи, это последовало в октябре. В 1953-м сложили оружие анархисты, хотя отдельные отряды дрались до 1965 года, когда погиб последний партизан.

Хейден в Испанию не попал, однако службу в УСС продолжил. Ему поручили выявление пленных немцев, пригодных для заброски в Германию, а после победы включили в группу, занимавшуюся фотофиксацией портов Северной Европы. Демобилизовался он в декабре 1945-го: «Две силы боролись внутри меня. Одна тянула вернуться в море, другая — в политику».

Голливуд в его планы не входил. Но собрать денег на шхуну не удалось, и, когда напомнил о себе Paramount, Хейден подписал новый контракт. Перед тем как вернуться в Голливуд, он провел шесть недель с Томпкинсом.

Он сказал, что хочет написать обо мне книгу. Он был очень хорошим писателем. Он писал для журналов, посвященных яхтам, и написал несколько книг без всякой политики. ‹…› Содержание книги он определял так: «Превращение типичного аполитичного американского юноши в активного участника классовой борьбы». Как-то вот так. Я сказал: «О’кей».

В Голливуде Хейден рассказывал каждому встречному о партизанах, пока Беа Уинтерс, секретарь его агента, не спросила: «Почему бы тебе не перестать болтать и не вступить в компартию?»

Хейден не мог припомнить, вступил он в партию под своим именем или как Джон Гамильтон. Но к «двойной бухгалтерии» компартии это никакого отношения не имеет.

* * *

КРАД безуспешно пытала Хейдена, повлияли ли югославы на кого-то из сотрудников УСС столь же сокрушительно, как на него. Хейден был столь же честен, сколь и словоохотлив: ни о чем таком он не знал. Однако встреча с югославами не прошла бесследно для военкора и сценариста Уолтера Бернстайна.

Им нужна была реклама и стволы. Они предложили протащить меня в Югославию. Немцы контролировали города, партизаны — сельскую местность. Я должен был отправиться туда из Бари. Там был офис УСС, и я встретился с их главной шишкой — майором. Со сверкающими глазами я сказал, что еду в Югославию. Он ответил: «Нет, не едете. Никто не едет в Югославию». ‹…› Я передал [югославу] слова майора, и он ответил: «Да пошли они. Это наша страна. Если хочешь, мы тебя забираем». Я отправился с делегацией на молодежную конференцию в штаб-квартиру Тито. ‹…› Там происходили стычки, но не более того. ‹…› Мне устроили встречу с Тито. Я собирался еще раз с ним встретиться, но наткнулся на британского майора. Он спросил, что я делаю в Югославии, я объяснил. Он сказал: «Хуже некуда, хуже некуда», он все время это повторял. Он забрал меня в британскую миссию. Там был сын Черчилля, Рэндольф, и он принял все это за шутку. Он был реакционным сукиным сыном, но со мной вел себя очень мило. Он сказал, что я должен убираться, хотя, вероятно, я пойду под трибунал. Они выслали меня, а через день немцы выбросили там пару батальонов парашютистов. Тито едва успел выбраться. Меня должен был судить трибунал, но New York Times или Assossiated Press написали обо мне, я попал на первую полосу Times. С такой рекламой армия дала мне пинка под зад, но оставила в покое по поводу Тито и партизан. У меня был выбор: отправиться домой или участвовать в «Дне Д». Я выбрал дом. До сих пор чувствую себя немного виноватым из-за этого. В любом случае за недолгое время, что я провел с итальянскими партизанами, я увидел, что воевали в основном левые, коммунисты. Они были действительно героической Красной армией. Я был совершенно индоктринирован этим и вступил в партию год или два после возвращения.

* * *

18 апреля 1942-го — день легендарного рейда Дулиттла, воспетого Трамбо в «Тридцати секундах над Токио» (1944). Бомбардировщики с авианосца «Хорнет» нанесли первый удар по Токио. Военный эффект ничтожен, потери ужасны (пятнадцать из шестнадцати самолетов), резонанс огромен. Отмщение за Перл-Харбор состоялось, пусть и символическое.

Цели для налета определял аналитик УСС, режиссер, писатель, переводчик Карл Марзани. Выпускник Оксфорда, работник АОР, после войны он плавно перейдет из УСС в Госдеп: у Марзани идеальная биография ньюдилера. Но была у него и вторая биография, теневая.

Марзани воевал в Испании: даже не в интербригадах, а в анархистской колонне Дуррути. В 1937-м вступил в компартию Великобритании, в августе 1939-го — под псевдонимом — в компартию США.

Еще на дипломатической службе он создал в 1946-м — совместно с профсоюзом работников электрической, радио- и машиностроительной промышленности — студию Union Films. Опыт у него был: в УСС он отвечал за фильмы «Отчет Военного департамента» (1943) и «Отчет ВВС» (1945). В сентябре 1946-го Марзани снял фильм-плакат «Больше медлить нельзя».