Красный корсар - [92]

— У нас нет ни гауптвахты для преступников, ни желтого флага 101, поднятого напоказ всему флоту, ни судей, которые с умным видом перелистывают толстые книги, чтобы потом заявить: «Повесить его». Мерзавцы знали, что мне было не до них. Один раз им уже удалось превратить мой корабль в живую иллюстрацию к тому месту священного писания, которое напоминает нам, смиренным, что «последние станут первыми, а первые — последними из людей». Пьяная орава человек в двенадцать добралась до запасов спиртного, хватила лишнего и переарестовала всех офицеров — положение, как понимаете, не очень-то приятное.

— Как же вам удалось восстановить порядок?

— Я пришел к ним совершенно один, добравшись с берега на шлюпке; но мне нужно лишь место, куда поставить ногу да где взмахнуть рукой, и я сумею покорить своей воле тысячи таких, как они. Теперь они хорошо меня знают, и мы почти всегда понимаем друг друга.

— Видно, наказание было жестоким.

— Всякий получил по заслугам. Вам, наверно, кажется, мистер Уайлдер, что служба здесь идет не совсем по уставу, но через месяц вы привыкнете к нашим порядкам, и сцена, подобная сегодняшней, больше не повторится.

Корсар проговорил эти слова с беззаботной веселостью, глядя прямо в глаза новому помощнику, но улыбка его напоминала гримасу.

— Ну ладно, — поспешил добавить он, — на этот раз я сам во всем виноват; и потом, коли уж мы хозяева положения, то можем позволить себе роскошь быть милосердными. Кроме того, — тут он обратился в сторону миссис Уиллис и Джертред, которые словно оцепенели, ожидая его решения, — в такую минуту стоит прислушаться к советам прекрасного пола, благо, его представительницы у нас в гостях.

Затем Корсар отошел от Уайлдера и, выступив на середину палубы, приказал главным зачинщикам приблизиться. Он обратился к ним, не преминув предостеречь против возможных последствий подобных проступков, и люди с таким почтением слушали его увещевания, словно он был существом высшего порядка.

Он говорил, не повышая тона, но каждое слово, произнесенное ровным голосом, было слышно в самых отдаленных уголках палубы; а когда короткая проповедь окончилась, то люди, стоявшие перед ним, казались самим себе уже не просто озорниками, получившими выговор и затем прощенными, но серьезными преступниками, которых собственная совесть казнит так же сурово, как общественное мнение. Между всеми нашелся лишь один, кто, видно, в память старых заслуг осмелился вымолвить слово в свое оправдание.

— Что до стычки с солдатами, — сказал он, — то шканцы и правда не место, где сводить счеты, хотя ваша честь отлично знает, что промеж нас нет большой дружбы. Но этот джентльмен, самовольно занявший чужое место…

— Мне угодно, чтобы он остался на этом месте, — оборвал его предводитель. — Я один могу судить о его достоинствах.

— Извольте, сэр, кто же станет спорить, ежели такова ваша воля. Но нам ничего не сообщили о бристольце, а ведь мы здесь все надежды возлагали на тот корабль. Ваша честь — человек здравомыслящий, и вы не удивитесь, что люди, думавшие захватить вест-индский корабль, не захотят вместо него довольствоваться пустой разбитой посудиной.

— Ну, сэр, уж если я пожелаю, то вам придется довольствоваться веслом, румпелем или уключиной. Но довольно об этом. Вы видели, в каком состоянии было его судно! А где тот моряк, который в недобрый час устоял бы перед коварной стихией? Кто уберег «Дельфина» от той самой бури, что похитила нашу добычу? Уж не вы ли? Или его спасло искусство человека, который всегда выручал вас, но в один прекрасный день бросит эту шайку невежд на произвол судьбы и предоставит им самим думать о себе? Мистер Уайлдер предан нам; я в этом уверен, и этого достаточно. Сейчас у меня нет времени убеждать ваши тупые головы, что все шло как должно. Убирайтесь прочь да пришлите ко мне тех двоих, что так благородно вступились за своего офицера.

Появился Фид, а вслед за ним вразвалочку и негр; одной рукой он неловко мял шапку, а другую старался спрятать в карман робы.

— Молодец парень, ты и твой однокашник…

— Вовсе не однокашник, ваша милость, поскольку он черномазый, — вмешался Фид. — Он ест с другими неграми, а вот табачком мы и вправду балуемся из одной жестянки.

— Ну — приятель, если это название тебе больше по вкусу.

— Да, сэр, порой мы довольно дружны, но холодный ветер нет-нет да пробегает между нами. У Гвинеи чертовски нескладная привычка верховодить, а ваша милость сами знаете, белому не больно-то приятно поворачивать по ветру вслед за негром. Я так ему и говорю: это, мол, не годится. Но вообще-то он добрый малый, сэр; к тому же чистокровный африканец, и потому, я надеюсь, вы простите ему его маленькие слабости.

— Будь я даже не склонен к этому, — возразил Корсар, — решительность и энергия, проявленные им нынче, говорят в его пользу.

— Это-то да, сэр, он человек решительный, чего не могу сказать о себе. А уж какой моряк! Немногие могут с ним потягаться. Ежели бы ваша милость не сочли за труд пройти вперед и взглянуть на юферс, который он заделал в грот-штаг в недавний штиль… теперь выбрать скабину не труднее, чем стряхнуть грех с совести богача.