Красный газ - [59]
Четверка оленей резво взяла с места. Изумленному таким простым оборотом дела Зигфриду ничего не оставалось, как бежать за нартами, придерживая рукой свою сумку.
Едва свернули с улицы в тундру – тундра открывалась прямо за соседними домами, поселок Новый Порт вообще состоял из одной, вдоль берега Оби, улицы, – как Ани-Опой тоже спрыгнул с нарт, побежал рядом.
– Хох! Хо! – кричал он оленям.
Зигфрид подумал было занять место ненца на нартах, но нарты так подскакивали на жестких кочках и ледяных торосах, что черта с два усидишь на них! Приходилось бежать, проваливаясь в хрупкую корку снежного наста. Снег забирался в ботинки, Зигфрид взмок от пота, распарился, расстегнул на бегу свою дубленку.
– Саво! – крикнул ему на бегу Ани-Опой, широко улыбаясь. – Саво тундра, тепло! – И стукнул хореем оленей. – Хо! Хох!
44
Пешня – специальный двухпудовый лом с утяжеленным концом – гулко ухала на льду реки, высекая из него большие острые куски. Ани-Опой стоял по грудь в выбитой лунке, двумя руками поднимал пешню и с силой опускал, долбя и долбя ледяной панцирь реки. Его лицо было исколото и порезано острыми брызгами льда, кровь сочилась по щеке и по лбу, но он истово продолжал крушить лед. До темного, нижнего слоя льда было совсем недалеко, и Ани-Опой не хотел уступать пешню никому, хотя еще десяток ненцев стояли вокруг лунки. Но это он, Ани-Опой, привел сюда своих сородичей по стойбищу – весь род Харючи, и это он обещал им, что именно здесь будет наконец рыба!
Несколько дней назад, идя по следу куницы – редкого теперь зверька, которого, как и всех остальных зверей, русские прогнали из тундры грохотом тракторов и запахом бензина, Ани-Опой набрел на речку Течиду, на самые ее верховья, и ему сразу понравился ее чистый, никем не тронутый снег. Такой белизны снег, без всяких следов копоти, без единой пылинки, еще лет тридцать назад укрывал всю тундру. Только собачьи и оленьи нарты тревожили тогда эту белизну, да песцы, куницы и белки плели на ней тынзей[17] своих следов. Но ни зверь, ни птица, ни нарты не портили тундру, и даже оленье копыто не грязнило ее так, как изуродовали тундру железные и пахнущие бензином гусеницы русских машин. Дым этих машин копотью оседает в тундре, и зверь бежит от этого запаха, и человек болеет от пыли в воздухе…
Но Течида была далеко от русских дорог, пряталась меж замерзших болот, и снег на ее берегах был чистый, белый. Ани-Опой даже за куницей перестал гнаться, сбросил с ног широкие, подбитые мехом лыжи и засуетился, раскапывая снег то на берегу, то на ледяном панцире реки и нюхая этот снег, и даже пробуя его на вкус. Нет, не пахнет снег нефтью! Значит, должна быть в Течиде рыба! Когда Ани-Опой был мальчишкой, не было в тундре ненца, который не имел бы рыбы столько, сколько душе угодно, и не какой-то простой рыбы, а икряной осетрины, лососины, муксуна, нельмы. Сушеными муксунами собак кормили, а щуку или сома даже собаки не ели – сушеной щукой костры разжигали. И особенно много рыбы и икры было зимой, когда лед давил на рыбу в Оби и она уходила из Оби в мелкие речки, где ее не только сетями, а просто руками можно было черпать.
Но пришли русские в северные тундры, стали лить они в Обь и другие речки бензин, нефть и еще какую-то грязь, и брюхом кверху стала всплывать рыба из Оби. И уже не то что собакам – для людей нет рыбы вдоволь. Однако здесь, в Течиде, должна быть рыба, так сказал Ани-Опой своим детям и всей своей родне рода Харючи, что означает сильные журавлиные люди. А сильный Харючи разве отдаст пешню кому-нибудь, когда из-подо льда вот-вот брызнет живая, темная вода, в которой жирная и дорогая, икряная рыба… Когда этот нерусский гость попросил Ани-Опоя отвезти его в Уренгой, Ани-Опой сразу сообразил, что заодно он повезет в Уренгой и икряную рыбу и получит там за нее много продуктов – русские страсть как охочи до икряной рыбы…
Пешня вдруг мягко проломила лед и чуть не ушла в воду – так увлекся своими мыслями Ани-Опой. Даже про нерусского гостя забыл – гостя, который стоял вместе со всеми Харючи над лункой и следил за работой Ани-Опоя. Но все-таки Ани-Опои удержал пешню, вытащил ее из воды и отбросил в сторону, а сам тут же опустился на колени, лихорадочно сбросил с рук меховые рукавицы и голой рукой зачерпнул темную воду, припал к ней губами.
Родичи напряженно следили за ним. Если скажет Ани-Опой, что вода в реке живая, тут же прорубят во льду вторую лунку, метрах в десяти от первой, и поставят сети, пропустив их подо льдом от лунки к лунке на длинном шесте. А через несколько часов, если Нум, бог тундры, будет милостив к ненцам, они, как в былые годы, вытащат из воды огромного осетра с набитым икрой брюхом. Осетр будет яростно бить хвостом по льду, но Ани-Опой, по праву первого добытчика, успокоит его ударом пешни по голове, а затем острым ножом полоснет по брюху, и из разреза густо пойдет икра, заполнит подставленное ведро. Каждый вытащит ложку из-за голенища кисов, и ведро икры будет съедено быстрей, чем песец пробежит с одного берега реки на другой. Потом, подкрепившись, они уже без перерыва будут таскать из воды сети с осетрами и нельмой, белугой и муксуном и долбить новые лунки, и опять ставить сети, а Ани-Опой будет отдыхать на берегу, покрикивая: «А? Ани-Опой знает, где искать живую воду!»
