Красный газ - [57]

Но Зигфриду не нужно было спиртное. Он хотел есть, а в Новом Порту не было ни ресторана, ни столовой, и крохотный буфет в аэровокзале был закрыт, как все сегодня. Оставался этот магазин, который должен был открыться еще час назад. Зигфрид нетерпеливо ждал его открытия и поражался невозмутимому спокойствию ненцев. Если правда все то, что рассказали ему вертолетчики о ненецком восстании, то эти ненцы должны были давно разоружить охранников продовольственных складов (для них, полярных охотников, это наверняка плевое дело) и разграбить склады, а не ждать открытия магазина. «Захват складов – первое дело любого восстания», – думал Зигфрид.

Но ненцы ничего не захватывали. Они негромко разговаривали по-ненецки, курили трубки и жевали табак. Рядом фыркали и передергивали шнурами запряженные в нарты олени. Их дыхание клубами пара поднималось над ветвистыми рогами, их темные сливовые глаза косили по сторонам, а челюсти флегматично жевали пучки сушеного ягеля. Вокруг, как это обычно бывает возле русских продовольственных магазинов, бегали бродячие собаки, рылись в снегу и тоже поглядывали на закрытую дверь магазина-фактории. Труба на крыше фактории дымилась, и то, что внутри магазина топилась печь, давало Зигфриду, ненцам и собакам надежду, что рано или поздно магазин все-таки откроют.

От вынужденного безделья Зигфрид приглядывался к ненцам. Обыкновенные старики-эскимосы, похожи на японцев. Крепкие коренастые фигуры, спокойные широкоскулые лица, окаймленные меховыми капюшонами с инеем, намерзающим от дыхания. От их малиц резко пахнет псиной…

– Твой русский щеки белый уже, однако, – вдруг сказал Зигфриду по-русски один из них. Затем нагнулся, поднял с земли ком снега и протянул ему: – Снег тереть надо, однако.

Букву «д» он произносил как «т», отчего его речь смягчалась и звучала, как детская.

– Спасибо. – Зигфрид взял снег и сказал: – Я не русский, я американец.

Ненцы молча уперлись в него своими узкими глазами.

– Я из Америки. Переводчик… – сказал Зигфрид, растирая снегом щеки. Кто-кто, а эти дикие ненцы не побегут доносить на него в КГБ.

– О, Америка! – воскликнул один из них. – Америка – хорошо, однако. Хороший закон живет Америка: всем водку продает. Разница нету там – белый человек или ненец, всем водку продает, саво![11]

– А ты водку любишь? – заинтересованно спросил Зигфрид.

– Моя очень водку любит, очень! – Ненец даже зажмурился от своей любви к водке.

В это время откуда-то сбоку, из флигеля фактории, вышла и направилась к двери магазина толстая русская баба, крест-накрест перевязанная серыми пуховыми платками. При ее появлении бродячие собаки тут же юркнули к крыльцу магазина, и ненцы плотней окружили это крыльцо. Баба открывала висевший на двери магазина большой амбарный замок и ногой отшвыривала собак:

– Пшел отсюда! – Потом повернулась к ненцам: – Только не напирать! Не напирать!..

Открыв примерзшую дверь, она по-хозяйски вошла в магазин, следом за ней – ненцы и собаки, и последним – Зигфрид.

В магазине было тепло натоплено, и Зигфрид блаженно перевел дух, а ненцы столпились у прилавков, оглядывая магазинные полки. На этих полках не было ничего, кроме пирамид консервных банок «Завтрак туриста» и банок с консервированными баклажанами и перцем.

Среди ненцев возник глухой ропот.

Продавщица распеленала себя из пуховых платков, подошла к прилавку.

– Ну! Чего вам?

Один из ненцев показал рукой на полки:

– Ненец это кушать не может, однако. Хлеб давай, чай давай, муку давай. Порох тоже давай.

– Сейчас! Разбежались! – насмешливо сказала продавщица. – Они будут наши буровые палить, а мы их будем хлебом кормить! Берите чё есть, а то и того не будет.

– Ненец это кушать не может, – снова сказал ненец.

– Такой закон нету – ненцу муку не продавать. Только на водку такой закон есть. Чай дашь, макароны тоже дашь… – С этими словами ненец вытащил из привязанного к поясу кожаного мешочка тряпичный пакет. Развязав пакет, он выложил на прилавок деньги. – Деньги бери, масло давай, муку давай, чай…

– А ху-ху не хо-хо? – усмехнулась продавщица. – Нету вам ни муки, ни масла! Консервы берешь?

Ненцы зашумели, залопотали между собой по-ненецки.

– Ну? – нетерпеливо сказала продавщица. – А то я вообще сейчас магазин закрою.

– Такой закон нету – магазин закрывать… – начал опять ненец.

– Ты мне тут права не качай! Все! Валите отсюда! – продавщица махнула рукой в сторону выхода и взяла с прилавка замок.

Ненец вздохнул, вытащил из своего мешка четыре соболиные шкурки, положил на прилавок перед продавщицей. Но она решительным жестом отодвинула их от себя.

– Нет! Раньше надо было с этим приходить! А теперь у меня приказ: для вас – только это. – Она показала на пирамиды консервных банок. – Берите, а то и того не будет. – И сожалеющим взглядом проводила шкурки, которые ненец спрятал обратно в мешок. Затем взяла с прилавка деньги, выложенные ненцем, быстро пересчитала их, объявила: – Тут на три ящика консервов. Каких тебе? И тех, и тех?

Ненец молча кивнул головой…

…Минут через двадцать ненцы раскупили все, что было на полках. Они мешками выносили из магазина запыленные консервные банки «Завтрак туриста», а также консервированные баклажаны и перец явно доисторической свежести. Продавщица раскраснелась, костяшки на ее счетах щелкали пулеметной дробью, и Зигфрид вдруг понял, что эта баба не только сбывает ненцам залежалый товар, но еще и обсчитывает их, поскольку куда им, неграмотным, уследить за ее летучей арифметикой.