Красный цветок - [24]

Пока все не закончилось ещё хуже, чем начиналось.

* * *

Звук шагов заставил поднять голову. В дверном проеме темнела фигура.

— Какая жалкая картина, — брезгливо фыркнул Миа*рон.

С неторопливой ленцой подойдя ко мне, он опустился на колено. Пальцы больно потянули, ухватив за рыжую густую копну, запрокинув голову. Улыбка, растянувшая губы, перешла в оскал.

Я ждала удара. Но чудовище не торопилось.

— Ты мне расскажешь, — вкрадчиво и интимно зашептал он, — кто приказал тебе устраивать спектакль? Я не припомню, когда разрешал сжигать Веселый Дом.

Я лежала в его руках, уверенных, твердых, сильных. Чувствовать тепло озябшему телу было приятно.

— Ты понимаешь, что натворила?

Я кивнула.

— Зачем ты это сделала?

— Хочу тебя уничтожить.

— Почему? — Черные дуги бровей вопросительно изогнулись.

— Потому что ненавижу.

Белые тонкие пальцы, ослабив хватку, словно в задумчивости, перебирали рыжие локоны, прядь за прядью.

— Ненавидишь? — Промурлыкал кот, пристально глядя в лицо. — А мне кажется, ты меня любишь.

Здесь он ошибался, — я его не любила. Но отрицать, что какая-то часть меня тянулась к его силе, неустрашимости, власти, к его огню, — значило бы лгать.

— А ещё мне казалось, что тебе уже пора выучить простое правило: делать можно только то, что я скажу. Только то, что я скажу, Красный Цветок. Ни меньше. Ни больше.

Интересно, когда я стану упрямиться, он меня убьет?

— Будь ты проклят, Миа*рон, — Слабо трепыхнулась я в попытке освободиться, не особенно рассчитывая на успех.

— Тот, кто сказал, что девочки покорнее мальчиков, — укоризненно покачал головой нелюдь, — просто не был знаком с тобой, рыжая кукла.

— Но я — не мальчик и…

— Я как-нибудь смирюсь с этим.

Меня наградили поцелуем, сносить который оказалось сложнее побоев.

— Миа*рон, не надо! — Сорвалось с губ. — Пожалуйста!

— Умоляй! Мне так нравится видеть тебя напуганной, смятенной, покорной! Особенно после того, что ты натворила. Какая глупость, воображать, будто сможешь мне противостоять? Тебе нужно понять простую истину, Красный Цветок: абсурдно конфликтовать с тем, у кого поводок, завязанный на твоей шее. Даже если ты ведьма, и очень сильная, — это непростительная глупость. С кем ты решила играть, дурёха? Кстати, сколько тебе лет?

— Четырнадцать.

— А мне — триста пятьдесят четыре. Это в двадцать пять с половиной раз больше. Тебе столько и не прожить, девочка. Ох, люди, люди! Глупы, примитивны и предсказуемыми. Страсть — тоже оружие. Ещё один урок, моя нерадивая ученица.

— Пусти меня!

Объятия были насилием — показательно- унизительным. Если бы на мне были перья, их, наверное, даже не помяло бы. Миа*рон не портит своих игрушек, пока не придет фантазия разломать их к Слепому Ткачу!

— Ты не хочешь меня? — С издевкой спросил он.

— Не больше, чем ты — меня!

— Когда ты только поумнеешь, пусть хоть немного, мой безумный аленький цветочек? — Укоризненно покачал головой Миа*рон, — Было бы разумно хотя бы раз притвориться покорной, и не лезть на рожон.

— Да не хочу я лгать! Я устала от тебя, слышишь?! Ты, как полянка- обманка на болоте. Мерещится — наступишь: твердо и сухо. А на деле — трескучая пустота.

Миа*рон выдержал насмешливую, настораживающую, полную невысказанной угрозы паузу.

— Пустота, говоришь? — Наконец переспросил он скучающим тоном. — Трескучая? Вообще для тебя, моя огненная прелесть, связная речь числом более трех предложений, — рекордное достижение. А уж эмоционально окрашенная речь…впечатляет.

Оборотень ухмыльнулся. Одним уголком губ. И отодвинулся.

— Зачем ты пришла сюда?

Я демонстративно хранила молчание.

— Я спросил, — зачем ты пришла сюда, Красный цветок?

Не повышая голоса, мне давали понять, что продолжать молчать — рискованное предприятие.

— Не твое дело, — показалось вполне подходящей к случаю репликой.

Белые пальцы сжались в попытке скрыть выдвигающиеся когти:

— Ты понимаешь, что играешь со смертью, кукла?

— Не я играю с ней, маэстро, она — со мной. К тому — же нельзя все время сыпать угрозами, забывая их выполнять. Подобным образом любую драму можно превратить в фарс.

Зрачки вытянулись, черты лица заострились. Оборотень медленно склонился надо мной.

Судорожно втянув воздух, я собрала всю отпущенную природой волю, дабы не шевелиться, не отпрянуть. Только с сердцем ничего не удавалось поделать. Оно трепыхалось, горячо и неистово.

Подняв руку, Миа*рон коротко шлепнул меня по щеке:

— Дура, — коротко сказал он.

Когда меня снова поцеловали, губы его оказались сухими, горячими и требовательными.

Нет, это мне только мерещилось, ведь такого не могло случиться — Людоеды и мужеложцы не бывают нежными.

— Не заставляй меня убивать тебя, девочка, — прошептал кот, отстраняясь.

* * *

Раз явившись, призрак Гиэн*сэтэ притащил за собой злобных духов из прошлого, самым надоедливым и докучливым из которых стало одиночество. Просыпаться утром для того, чтобы тренировать тело в боевых упражнениях, а душу в искусстве подчинения тем, у кого в руке палка, я начала потихоньку привыкать. Задаваться вопросом — а зачем? — оказалось непривычным. Зачем мне, Одиф*фэ Сирэн*но, убивать незнакомых людей, не вызывающих ни антипатии, ни симпатии, ни зависти, ни вражды?