Красные маршалы. Чекисты - [57]

Под самыми стенами Варшавы рухнула неистовость русского наступления. Первого, кого разбил талантливый французский стратег — саратовского парикмахера Хвесина. Армия Хвесина треснула неслыханным пораженьем, и Хвесин открыл тыл армий Тухачевского.

На русских прямых проводах у главкома Каменева с Сталиным повисла крепкая ругань: бросайте «львовскую приманку», свертывайте Буденного на Варшаву! А буденовцы всего в восьми верстах от Львова ревут — «Даешь Львов!» — знают, что в городе богатая добыча. Но как ни трудно оторвать, тут уж оторвали буденовцев. Ворошилов свернул конницу через Замостье на Люблин, карьером пошли на подмогу Тухачевскому, да поздно.

Поляки ожили. Уже русский гик не действовал. Польская стратегия, как спираль, разжималась с зловещим свистом. Кавалерия генерала Станислава Галлера взяла Буденного под Замостьем в мешок сабельных клещей. Об этих боях так рассказывает в своих воспоминаниях писатель Бабель:

Под Замостьем шестая дивизия скопилась в лесу у деревни, ожидая сигнала к атаке. Но начдив 6, поджидая вторую бригаду, не давал сигнала. Тогда к начдиву подъехал Ворошилов. Он толкнул его мордой лошади в грудь и сказал:

— Волыним, начдив шесть, волыним.

— Вторая бригада, — ответил начдив глухо, — согласно вашего приказания идет на рысях к месту происшествия.

— Волыним, начдив шесть, волыним, — Ворошилов рванул на себе ремни. Начдив отступил от него на шаг.

— Во имя совести, — закричал он и стал ломать сырые пальцы, — во имя совести, не торопить меня, товарищ Ворошилов.

— Не торопить, — прошептал Клим Ворошилов и закрыл глаза. Он сидел на лошади, глаза его были прикрыты, он молчал и шевелил губами. Казак в лаптях и в котелке смотрел на него с недоуменьем. Штаб армии, рослые генштабисты, делали гимнастику за его спиной и посмеивались. Скачущие эскадроны шумели в лесу, как шумит ветер, и ломали ветви. Ворошилов расчесывал маузером гриву лошади.

— Командарм, — закричал он, оборачиваясь к Буденному, — скажи войскам напутственное слово! Вот он стоит на холме поляк… Поляки в самом деле были видны в бинокль. Штаб армии вскочил на коней, и казаки стали стекаться к нему со всех сторон.

— Ребята, — сказал Буденный, — у нас плохая положения, веселей надо, ребята…

— Даешь Варшаву! — закричал Ворошилов, поднял коня на дыбы и влетел в середину эскадронов.

— Бойцы и командиры! — закричал он со страстью. — В Москве, в древней столице, борется небывалая власть! Рабоче-крестьянское правительство, первое в мире, приказывает вам, бойцы и командиры, атаковать неприятеля и привезти победу!

— Сабли к бою… — отдаленно запел начдив 6 за спипой командарма. Красный казакин начдива был оборван, мясистое, омерзительное лицо искажено. Клинком неоценимой сабли он отдал честь Ворошилову.

— Согласно долгу революционной присяги, — сказал начдив шесть, хрипя и озираясь, — докладываю реввоенсовету первой конной, вторая непобедимая кавбригада на рысях подходит к месту происшествия.

— Делай, — ответил Ворошилов и махнул рукой. Он тронул повод, Буденный поехал рядом с ним, они ехали на длинных кобылах в одинаковых кителях и в сияющих штанах, расшитых серебром.

Но уж генерал Вейган разгадал, в чем секрет русской силы. Жестоким пораженьем ударили поляки на Буденного под Замостьем. Дрогнули буденовцы и, не прорвавшись в Европу, еле-еле вырываясь из польского мешка, отступая, через Грубешов — Луцк — Ровно — Новоград-Волынск — понеслись карьером отчаянья и пораженья. Отброшена от «бастиона Европы» скифская конница. Захлестывая паникой отступленья местечки, деревни, города, буденовцы неслись назад на Россию.

В реввоенсовет Ворошилову поступают донесенья за донесеньями, но уж не о победах, а о погромах, убийствах и пьяных грабежах. Вместо разгрома Польши и Европы полетел пух еврейских перин, перерезанные горла старух, разломанные шкафы, разорванные кошельки, пропоротые животы, разбитые квартиры. Ворошилов темнел.

— Лучше смерть, чем такой позор! — кричал в Луцке на собрании командиров. Одного из командиров полков арестовал, но взбунтовался весь полк.

— Ни за что арестован! Старый командир! Кровь проливал! За жидов и коммунистов хватают нашего брата! Не пойдем без него! Освободить!

Бунт полка разорвал автомобильный гудок. На площадь вомчался автомобиль. Команда — «Смирно!» Из машины выпрыгнул Ворошилов, за ним сумрачный Буденный, не любивший выступать в роли усмирителя, но приехавший по требованью Ворошилова.

— Выровнять полк! — закричал Ворошилов.

У донского слесаря единственно что есть, что вынесло его и сделало карьеру — бесстрашие и мужественность. Под мертвую тишину новый командир полка доложил о случившемся. Ворошилов перекосил скуластое лицо, сказал сипло:

— Выдать зачинщиков!

— Зачинщиков выдать! — заревел, наступая на строй полка.

По рядам пополз недобрый шепот. Из задней шеренги неуверенные голоса.

— Командира отпустите, не за что страдает!

— Не за что?! Он, гад, пролетарскую армию позорит! Пулемет!

И перед полком выкатили пулемет, к нему подошел и сел пулеметчик.

— Выдать зачинщиков! — По голосу бойцы поняли, слесарь не шутит, сейчас пустит по полку очередь, и ничего ему, кроме награды, из Москвы не будет. В тишине послышалось: