Напорист в споре всегда Язьков. Умеет к стенке прижать другого.
— Ладно, — уступают бойцы. — Пусть будет так.
Если возьмётся Язьков что-то доказывать, словно кол, да в тебя вобьёт.
Продолжает Язьков атаку:
— А дела какие у Врангеля?
И тут же сам выдаёт ответ:
— Дела у Врангеля чёрные.
Посмотрели бойцы на Язькова:
— Эка же ловко выкрутил.
— Эка ж хитро подвёл.
Не поспоришь ведь тут с Язьковым.
— Что же, допустим так.
— Не допустим, а точно, — не утихает Язьков. — Чёрные, чёрные.
— Конечно же, чёрные, — согласились бойцы с Язьковым.
— Нет алогизма, — сказал Язьков. Нет тут логического нарушения. Всё верно. И снова про Врангеля: — Белый-белый, даже чёрный.
Посмотрел на Язькова студент, усмехнулся:
— Пожалуй, верно. Нет тут алогизма. Нет тут логического нарушения.
Вышел в споре Язьков победителем. Пристало к барону Врангелю. Пошло гулять по взводам, по ротам:
— Белый-белый, даже чёрный!
Редеют в боях врангелевские полки. Необходимо полкам пополнение. В захваченных районах белые проводят мобилизацию.
Поручик Зюзин и фельдфебель Галкин — представители армии генерала Врангеля — приехали в Бердянский уезд, в село Новоалексеевку.
Цель приезда — провести мобилизацию.
Прошлись представители по селу. Село большое.
Потирает руки поручик Зюзин:
— Будет прибыток, будет!
— Так точно, будет, — поддакивает фельдфебель Галкин.
Повстречали на улицах мужиков, парней.
— Здоровые, как бугаи, — бросает поручик Зюзин.
— Так точно, как бугаи, — подтверждает фельдфебель Галкин.
Провели они мобилизацию. 207 человек собрали.
Ропот пошёл было по селу.
— Молчать! — закричал Зюзин, размахивая револьвером. — Молчать! Расстреляю!
— Он у нас строгий, — сообщал крестьянам фельдфебель Галкин. Заплакали бабы. Заплакали дети.
— Тихо! Молчать! — снова покрикивал Зюзин.
— Цыц, непутёвые! — подавал командирский голос фельдфебель Галкин.
Построили мобилизованных в колонну, вывели за село. Пересчитал Зюзин. Все здесь — 207 человек.
Двинулась в путь колонна.
Ночевали в степи. Дышали привольным воздухом.
Проснулись утром. Смотрит Зюзин — что-то меньше, кажется, стало мобилизованных. И Галкину кажется тоже — меньше.
— Становись! — закричал Зюзин.
Построились мобилизованные. Сосчитал Зюзин. Из 207 человек менее ста осталось.
— Эх, такие, сякие, этакие!.. — ругается словами последними Зюзин.
Галкин и вовсе слова черней, чем земля, бросает.
Да что тут делать? Собрали оставшихся мобилизованных. Погнали колонну дальше.
Перед новой ночёвкой опять построили. Сосчитал Зюзин — пятьдесят человек осталось. Разбежались незаметно в пути другие.
— Ах вы такие, сякие, этакие!.. — снова свирепствует Зюзин.
Не выбирает слова и Галкин.
Да только кричи не кричи — не вернёшь ушедших, как день вчерашний.
Расположились опять они на ночлег. Уснули крепким сном мобилизованные.
Однако не спят Зюзин и Галкин. Караулят они оставшихся.
Ходили, ходили, по-богатырски со сном боролись.
Устали. Присели.
Сидели, сидели.
— Спишь? — спрашивал Зюзин Галкина.
— Никак нет, ваше благородие, — отзывался Галкин.
— Спите, ваше благородие? — спрашивал Галкин.
— Начеку, начеку, — отзывался поручик Зюзин.
Боролись Зюзин и Галкин со сном, боролись. Не заметили, как заснули.
Проснулись утром. Глянул Зюзин на Галкина. Глянул Галкин на Зюзина.
— А где остальные?
Нет остальных в степи.
Двое из всех остались. Зюзин да Галкин. Галкин да Зюзин.
После неудачной попытки прорваться в Донбасс, после поражения за Днепром у Апостолова войска генерала Врангеля снова пошли на Каховский плацдарм.
Снова здесь загремели пушки.
Заметалась, как вихрь, кавалерия.
Поползли танки.
Один из белогвардейских танков, под названием «Витязь», был окружён и взят в плен нашими бойцами. Целым, невредимым «Витязь» достался красным.
Обступили его красноармейцы, рассматривают:
— Верно, что витязь!
— Эка плечи, смотри, какие…
— Громада до неба.
— Сила, хоть ад со всеми чертями на нём круши!
Руками трогают танк бойцы, бьют по броне прикладами:
— Эка звоном каким играет!
— Эка железа сколько!
— Считай, миллион подков.
Самые смелые внутрь заглядывают:
— Как могила.
— Запах недобрый.
— Как же внутри дышать?!
Нашлись и такие, что залезли верхом на танк. По-хозяйски на броне расселись. Всё-таки, шутка ли, схвачен танк!
Долго рядили-судили бойцы у танка. Подходят новые. И эти на чудо стальное смотрят:
— Эка махина!
— Эка силища!
Погнали вражеский танк в Каховку. Пусть по Каховке пройдётся «Витязь».
Гонят в Каховку танк. Новых дорогой бойцов встречают.
— Стойте, стойте! — кричат бойцы.
Делает танк остановку. Пусть поглазеют новые.
— Что же после Каховки с этой махиной делать?
Раздались голоса:
— Врангеля бить!
— Белых крошить!
— Гнать навсегда из Крыма!
И вдруг:
— Братцы, а может, на нём пахать?
И каждый тут вспомнил свою деревеньку. Весеннюю пору, покой, благодать. Взорвалась душа у пахарей.
— Пахать!
— Па-а-ха-ать! — понеслось кругом, как раскаты грома.
— Немедля! — кричат. — Немедля!
Народ боевой, задиристый. Сказано — сделано. Где-то достали плуг, прикрепили к танку. Вот и в упряжке «Витязь».
— Всё!
— Погоняй!
— Начинай, махина!
Тронулся танк.
Добрым знаком легла борозда по земле. — Вот оно, наше дело!
Подпоручик граф Шишинецкий получил неожиданное назначение в полк, который стоял в глубоком тылу у Врангеля, в крымском городе Феодосия.