Красные фонари - [24]

И откликнулась Душа

Почему-то из-под бюста.

Шахматы

Победу на доске одерживали слева,

Пробилась в Королевы пешка-дева,

И Правый пал Король пред ней,

Но, цвет лишь изменив

И не убавив гнева,

Встает Король, с ним рядом Королева,

И снова рвутся жилы у коней,

Опять трещат ладьи, и из слонов гора

Уже давно лежит у кромки поля,

Но пешки Левые на трон не рвутся боле —

Им Правых поздравлять пора!

Реприза

Дешевая Реприза,

Но Реплики-подлизы

Прощали ей капризы,

И не ее вина,

Что делали сюрпризы

Ей Короли, Маркизы,

И сверху и донизу

Рассыпалась она.

Когда-то знаменита,

Теперь она — забыта,

Уныла и забита,

Таков конец пути.

Живет она несыто,

Комедия финита,

Разбитое корыто,

Где б Автора найти?

Мизансцена

Всем известно, Жизнь — Театр.

Этот — раб, тот — император,

Кто — мудрец, кто — идиот,

Тот молчун, а тот — оратор,

Честный или провокатор,

Людям роли Бог дает.

Для него мы все — игрушки,

Расставляет нас с небес…

Александр Сергеич Пушкин,

А напротив — Жорж Дантес!

Кожа

И тонкой была, и чувствительной кожа,

Любого она доводила до дрожи,

Теперь эту кожу ничто не тревожит,

Хоть стала и тоньше, и с виду моложе.

Ту, старую, кожу распяли подтяжкой,

Разгладив все чувства и память бедняжке.

Мартышка

Мартышка, малышка,

Что чешешь подмышки?

Что попочку чешешь,

Затылок и лоб?

Скажи, за какие такие делишки

Аж в клетку тебя засадить кто-то смог?

С тобой мы похожи,

Наивные рожи,

И глазки, и ушки, и пальцы, и рот.

Чесался б я тоже,

Кто знает, быть может,

Все мог сделать Боже наоборот!

Кот

Кот мой свернулся калачиком,

Глазки блеснули во тьме,

Это работают датчики

Где-то в кошачьем уме.

Ушки стоят, как локаторы,

Слушают тайную тьму,

Все, что в его трансформаторе,

Он не отдаст никому!

Кошкам Куклачева

Нет, кошку никому не подчинить,

Она не поддается дрессировке,

И тайной независимости нить

Не ухватить в загадочной головке.

Но иногда расщедрится сама

И сделает кошачье одолженье,

Чтоб дрессировщик не сошел с ума,

Все выполнит без капли униженья.

Малеру

Я слушал Малера, закрыв глаза,

Застыла на щеке слеза.

Мне было страшно, но напрасно,

Я видел смерть — она прекрасна.

Евгений Стеблов на исполнение роли Гаева в пьесе А. Чехова «Вишневый сад»

Сколько движения, мимики, слов,

Кое-что в цель, кое-что — мимо «Сада».

Как вы прекрасны, Женя Стеблов,

И изнутри, как всегда, и с фасада.

Зря, может, пробуем, роем ходы,

Вот уже век не отыщут причину,

Из-за чего вырубают сады,

«Желтого в угол, дуплет в середину».

Может, отучимся капельку врать?

Будем друг друга любить, а не злиться.

Если бы, если бы, если бы знать, —

Фирса больного отправить в больницу.

Лия Ахеджакова о Валентине Гафте

Встретились мы впервые на телевидении, за кадром озвучивали картинки: он мальчика, а я девочку. Это было очень давно, год не помню. Мы были молоды, деньги зарабатывали где придется. Потом встретились на радио, где писали уроки русского языка для каких-то африканских народов, может, Зимбабве. И вот я помню, что уже тогда он потряс меня, как бы это сказать — требовательностью к себе. У него был текст: «Я робот, мне восемь лет». Мы уже все очумели, а он не давал больше никому делать свои дубли: то ему казалось, что его голос не тянет на восемь лет, то — что он не робот, а то — по-русски текст нехорошо звучит и эти народы не смогут учить язык по такому произношению. Всего было около ста дублей. Конечно, кроме «Я робот…» там еще были какие-то предложения, но «отделывал» он только эту деталь.

До «Современника» я работала в ТЮЗе, а он — в разных театрах, которые часто менял. А наши дороги чаще всего сходились в кино или на ТВ. Помню, как очень симпатичный человек, режиссер Борис Рыцарев, снимал сказку, где Иван Петрович Рыжов играл царя, я — его дочь, царевну, а Валя и Миша Козаков — царских казнокрадов.

Группу вывезли куда-то под Калугу, на огромное поле, где росли незабудки, и нам не разрешали их топтать потому, что именно среди незабудок должны были снимать мою сцену. Мы стояли среди этих незабудок, внизу была Калуга, так все красиво, жара, а я вся в соболях. И Валя сказал: «Лилек, что же мы с тобой играем? Нам надо про любовь играть, а мы чем занимаемся?»

Один-единственный раз мне посчастливилось работать с Анатолием Васильевичем Эфросом, когда он ставил телеверсию «Тани» Арбузова. Гафт играл Германа замечательно, причем какими-то простыми средствами. Вот он уходит от Тани, а внизу, в подъезде, его ждет Шаманова. Анатолий Васильевич говорит: «Ты, Валечка, пройди мимо зеркала, посмотри на себя, поправь галстук и иди дальше». Потом, на экране, я поняла, как это много. Из маленьких, простых деталей складывались характер, судьба, темп времени.

Анатолий Васильевич Эфрос с ним и со всеми нами легко работал, он предлагал совсем скромные, почти незаметные вещи, которые оказывались очень сложными на экране. Это была тихая и нежная работа, а в моей жизни — маленький кусочек счастья, хотя у меня была очень небольшая роль (домработница Дуся). Работа была спокойная, как бы необязательная. Но в конце ее у Анатолия Васильевича случился микроинфаркт. Вот так-то…

На озвучании я видела, как Валя с Олей Яковлевой спорят, доказывают что-то друг другу, переделывают дубли, в общем, как тогда: «Я робот, мне восемь лет». Анатолий Васильевич мне говорит: «Ну что они спорят, ну что они теряют время? Я все давно знаю, как надо делать». Тогда же он мне сказал про Валю: «Совсем не использованный артист, у него такие возможности невероятные. Он просто неистощим». (И, кстати, так же он мне говорил о Евстигнееве, которого обожал.) И вообще Эфрос в Валиной жизни, я думаю, — огромная глава, неразгаданная, нераскрытая, и там столько противоречивого. Например, его приход в спектакль «Отелло» — это было что-то такое болезненное и трагичное. Наверное, в этом когда-нибудь его биографы разберутся. Помните? «…другие но живому следу пройдут твой путь за пядью пядь, но пораженье от победы ты сам не должен отличать…» Вот но этому живому следу другие его путь пройдут когда-то и разберутся в этом во всем.