Красные фонари - [21]

Гриша всегда приходил на все мои премьеры. И когда я его видел, то думал: «Сейчас, наверное, какой-то комплимент сделает». Мне нравилось с ним беседовать, потому что он говорил не просто хорошее, а то, что меня вдохновляло. И я иначе, чем с другими, с ним разговаривал, по-другому был свободен. Его присутствие помогало мне быть интересным в разговоре, быть может, и для себя тоже. С ним было легко, я видел, какими глазами он смотрел. С другим человеком иногда закрываешься, а с Гришей — наоборот, потому что он умел замечательно слушать и заведомо к тебе хорошо относился.

И в то же время Горин не какой-то там кабинетный сочинитель, все время твердящий о литературе и театре, и лишь о них с ним и можно поговорить. Гриша был мужчиной! Прекрасно пил, ел, курил трубку, очень красиво одевался, носил качественные дорогие костюмы, свитера, ботинки, менял машины. Он был мен — вот кто. Широкий человек, который не забивал голову мелочами, нормально и естественно относился к окружающим вещам. Никогда я с ним не общался только как с писателем. Потому что Гриша воспринимался прежде всего как сильный, спортивный, шикарный мужик с прекрасным торсом, замечательной шеей. Он хорошел год от года, становился по-настоящему красивым. Будто его мастерство слилось с ним и одно способствовало другому. У себя в кабинете он сидел и что-то придумывал, занимался своим делом, там-то уж точно он был только писателем, но вне этих стен это абсолютно не мешало ему быть любым.

Он был достаточно принципиален и не всегда ласкал слух. После последнего спектакля, где мы играли, он сказал: «Да, вы хорошо работаете, но это рядовой, обычный спектакль, это уже все известно». Не говорил: «Ах, вы удивили! Это потрясающе, браво!» — как, бывает, восклицают около гримуборных. Не выдумывал ничего, не говорил праздно. Но приходил. Он очень любил театр, ходил на премьеры, на концерты. Он умел любить людей, умел ценить их и делал это очень соразмерно тому, что они собой представляли.

Последний раз я его видел на похоронах Олега Ефремова. Сидел в бельэтаже во МХАТе, смотрел на гроб с Олегом, на людей, и мне было ужасно грустно. Потом я нашел глазами Гришу в партере и подумал про себя: «Господи, как хорошо, что он здесь». Почему-то я на него очень долго смотрел, взгляд сам остановился. А спустя две недели его не стало. Отсутствие Горина для меня невероятно ощутимо. Я все время вижу пустоту на его месте.

Теперь мы будем ее заполнять, насколько это возможно, собой — играя в его спектаклях, рассказывая и вспоминая о нем.

Капля дождя

Капля дождя

К земле стремится капелька дождя,

Последнюю поставить в жизни точку…

И не спасут ее ни лысина Вождя,

Ни клейкие весенние листочки.

Ударится о серый тротуар,

Растопчут ее след в одно мгновенье,

И отлетит душа, как легкий пар,

Забыв навек земное притяженье.

Елка

Ходили по лесу, о жизни трубили

И елку-царицу под корень срубили,

Потом ее вставили в крест, будто в трон,

Устроили пышные дни похорон.

Но не было стона и не было слез,

Снегурочка пела, гундел Дед Мороз,

И, за руки взявшись, веселые лица

С утра начинали под елкой кружиться.

Ах, если бы видели грустные пни,

Какие бывают счастливые дни!

Но смолкло веселье, умолкнул оркестр,

Для следующей елочки спрятали крест.

Ходили по лесу, о жизни трубили…

Зима

Были лыжи, была лажа,

Было очень много лжи,

Я тогда женился даже,

Был я в раже, хоть вяжи.

И к чертям в корявый танец

Закружил Бабу-Ягу!

Кровью пал на снег румянец

В заколдованном кругу.

Дерево

О дерево, свидетель молчаливый

Природы перемен и тайн, что не познать.

Сегодня день холодный и дождливый,

Я в дом вошел, а ты должно стоять

И мокнуть под дождем, скрипеть и гнуться,

Но до конца стоять где суждено…

Но отчего твои так ветки бьются,

Стучат в мое закрытое окно?

Дзинтари

Сил драгоценных снова набираюсь,

Тебя касаясь, желтенький песок…

До моря два шага,

иду,

купаюсь

И слитком золотым

ложусь

у Ваших ног.

Пляж

Застыли, как в молитве,

Лежим без колебаний,

Как будто после битвы,

Как будто перед баней.

Головки, как на плаху,

Мы положили рядом,

Она — бела как сахар,

Я — кофе с шоколадом.

Море. На пляже

Между досок на причале

Я смотрю на море в щель —

Где-то там морские дали,

Где-то там морская мель.

Что-то море взволновалось,

Изменило даже цвет.

Долго ли мне ждать осталось,

На мели я или нет?

Бра

Ты при свете спать хотела,

Наше маленькое бра,

Освещая твое тело,

Ночь горело до утра.

Но под утро — в чем тут дело?

Наше бра перегорело.

Ты куда-то вдаль глядела,

Похудела, побледнела.

Я спросил: «Не заболела?»

Ты сказала, что здорова.

Неужели наше бра

Нам выбрасывать пора?

Трельяж

Я расстроен — я расстроен,

В профиль — нос длинней, чем думал,

И анфас — я лопоухий,

Что красив я — только слухи.

Влево я смотрю — вы вправо,

Вправо — вы наоборот.

Сам себя беру в облаву,

Ах, какой противный рот.

Ну, ребята, кто тут лишний?

Ведь не все вы — пустота?

И костюмчик — никудышный,

И рубашечка — не та.

Кто из вас ненастоящий?

Кто здесь я, а кто мираж?

Хоть всю жизнь глаза таращи,

Не ответит вам трельяж.

И берут меня сомненья,

Лезет же такая блажь,

Может быть, я — отраженье

Тех, кто спрятан за трельяж?

Антресоли

Мы не проходили в школе,

Что такое антресоли.

Что-то близкое к фасоли