Красные фонари - [13]

Вы, Эдик, как большой историк,

Призвали нас к суду, к расплате.

Как реставратор, гений-медик,

Найдя в архивах живой след,

Вы всех клонировали, Эдик.

Царю от нас большой привет.

Теперь для новых поколений

Вы как артист играть нас стали:

То вы как царь, а то как Ленин,

Но больше все-таки вы — Сталин.

Спасибо вам, что нас не бросив,

Вы трудитесь, не зная лени,

Как только скажете: «Иосиф», —

У самого дрожат колени.

Вам нравится в моей быть власти,

Идя на сцену, как на плаху,

У вас глаза горят от счастья

И бешеный восторг от страха.

Вы, Эдвард, слепы, вы во мгле,

Вы осмелели — рановато,

И неминуема расплата,

Поскольку я всегда в Кремле…

Прошу, поскольку все мы живы,

Вас больше не пускать в архивы.

2007

Антиюбилей М. Ульянова

Ну что сказать мне вам, Ульянов,

Повторы, знаю, слушать лень,

Что вы полны идей и планов,

Газеты пишут через день.

А вот о чем они молчали,

Об этом я вам расскажу,

Позвольте коротко вначале

Простые факты изложу.

Вот вы недавно были в Штатах,

Беседы с Рейганом вели,

Узнав о разделенье МХАТа,

Он вам сказал: «Свой не дели».

В дни перестройки нашей славной

И Рейган понял наконец:

Сын не всегда быть может главным,

Хоть главным был его отец.

Но все же было трудновато

Ему в проблемы наши влезть.

У нас полегче жить, ребята,

Пусть театров мало — «Дружба есть».

Ну, с президентом вы коллеги,

Он вас спросил: «Где пьесу взять,

Чтоб вы в ней были, Миша, — Рейган,

Как мне Шатрова повидать?»

А вы ему — про режиссуру,

Шатров далек от катаклизм,

Что пишет он про диктатуру,

Не зная ваш капитализм.

Что он Ефремову обязан,

Он сед, а ты, приятель, сер,

Не сможет он работать сразу

На США и СССР.

Мы все еще свои проблемы

Порой решаем кое-как,

А в США на эти темы

Не пишет ни один Маршак.

Задумался немного Рональд

И, почесав багровый нос,

Сказал, что он восторга полон,

Но у него еще вопрос.

«Вопрос мой с каждым днем острее,

И я хочу спросить у вас:

Быть может, вправду все евреи

Уже давно живут у нас?»

Для президента было мукой,

Не мог заснуть он пару дней,

Когда узнал, что маршал Жуков —

Тевье-молочник и еврей.

«У нас в стране все люди чтимы, —

Ульянов отвечал ему, —

У нас сплошные псевдонимы,

Кто сам, иной раз не пойму.

И каждый человек свободен,

С трудом узнаешь, кто таков,

Свободин — вовсе не Свободин,

А Розенбаум — Иванов.

О чем не знаете, твердите,

Мы друг от друга вдалеке,

У нас открыто все — смотрите,

Кобзон вот только в парике.

Свободны мы и терпеливы,

Наш горизонт необозрим,

Мы даже про презервативы

Теперь свободно говорим».

Тут раздались аплодисменты.

Документально, без прикрас,

Хочу словами президента

Закончить скромный свой рассказ.

«Ульянов, вы большой оратор,

В вас силы и таланта сплав,

Такой возьмет не только театр,

Вокзал возьмет и телеграф…»

И все же Рейгану, не скрою,

Было совсем не все равно,

Что он беседует с героем

Не только Театра и Кино.

А дальше, говорят, что Миша

Потом с ним пил на брудершафт,

Я тут по надобности вышел.

А сочинил все это

ГАФТ.

Еще раз о птичьем гриппе юбилей «Табакерки»

Жизнь — испытания, проверка,

Но за твоей, Олег, спиной,

Великий МХАТ и «Табакерка»

Живут как старый муж с женой.

Как прежде в поисках неповторимый МХАТ,

А, может быть, не стоило жениться?!

Давно уж вырублен «Вишневый сад»,

И «Птица синяя» сама в окно стучится.

У этой птицы тоже два крыла,

Хоть голубых небес она не знает.

Когда ее общиплешь догола,

Синее птицы просто не бывает.

Ведь это курица, она давно не птица,

А мы за нею дружной вереницей.

И с «Чайкой» могут быть проблемы,

Ведь птичья все-таки эмблема.

Нет, мне сегодня не до шуток,

И даже как-то жутковато, —

Недавно я смотрел на уток,

В которых целились из МХАТА.

Олег, чтоб театр не погиб,

Играйте «птичьи» пьесы реже,

Когда гуляет «птичий грипп»,

Зови Онищенко[1] в помрежи.

2007

Экспромт

Может взять да удавиться,

Не молюсь, а гнусь, как поп,

Не хочу ходить лечиться,

Ведь давно, как говорится,

Выпрямляют поясницу

Не врачи, а просто гроб.

Нет во мне сопротивленья,

Я лежу и чуда жду.

Сверху жду я вдохновенья,

Снизу болеутоленья.

Но «по щучьему веленью»

Скоро встану и пойду.

Все когда-нибудь случится,

На полу лежу спиной,

Жизнь проходит стороной,

Может, встать, поесть, напиться,

Снова в Оленьку влюбиться?

Перед тем как умереть,

Телевизор посмотреть?

Эх как скучно жить, ребята,

Возраст или времена?!

Болен — вот моя вина.

Плюнуть бы в ладошки с матом,

Взять бы в руки мне лопату,

Только вот болит спина.

А вообще-то я бездельник,

Вот возьму, пойду к врачу —

Прямо в этот понедельник

Свои нервы подлечу!

Улица Красных фонарей в Амстердаме

В Амстердаме, словно бред,

Я хотел все трое суток

На восьмом десятке лет

Посмотреть на проституток.

Наше знамя Революции

Стало цветом проституции.

Словно алая заря

Осветила все витрины,

Как седьмого ноября,

Вижу красные картины.

Я совсем еще не стар

По сравнению с Европой,

На витринах весь товар,

С голой грудью, с голой жопой.

За витринами вдоль стен

Кто-то книжечку читает,

Кто под лампой загорает,

Здесь без ревности, измен,

Будто женский манекен

Без кривляний и гримас

В гости приглашает вас.

Ей не важно, что вы «рашн»,

Заплатите — она ваша.

Между вами только рама,

Как прекрасна эта дама.

Здесь, за этой за витриной

Она кажется невинной.

Я иду, не глядя, прямо.

Меня просят: «Посмотри»,

Ну а я, как после срама, —

Писька съежилась внутри.