Красные дни. Книга 2 - [22]

В пути он умер. Три дня Серго и его спутники пробыли в ауле, похоронили Автономова и двинулись дальше, через перевал...[4]

7

После трагедии в Пятигорске 11-я армия фактически перестала существовать как боевое соединение. К началу марта 1919 года генерал Деникин полностью вытеснил ее остатки с Кубани и Терека в пустую астраханскую степь и перебросил для действия на Донском фронте освободившиеся части: 14 500 штыков и 5500 сабель. Почти втрое возрос поток военных грузов в Новороссийске, предоставляемых Антантой. Если в феврале прибыло только десять транспортов, то в марте их было уже двадцать шесть. Оружие, боеприпасы и военное снаряжение не могли, конечно, вернуть Донской армии после тяжелейших потрясений и январе и феврале «душу живую», они могли только отсрочить окончательное разложение. Однако новые обстоятельства и «реорганизации» на фронте 9-й армии красных неожиданно предоставили генералу Сидорину передышку и возможность собраться с силами, выиграть время.

На оперативном совещании главнокомандующий Деникин так и сказал присутствующим — командирам донских корпусов Сидорину и Мамонтову, а также командующему кубанскими частями Врангелю:

— Судьба благоволит к нам, господа, предоставляя широкие возможности для маневра и прорыва. По неизвестным причинам красное командование расформировало авангардные части 9-й армии и отвело на отдых... Неясно еще, будут ли эти позиции прикрыты в будущем, но сегодня перед нами совершенно свободный коридор в глубь советских тылов шириной чуть ли не в добрую полусотню верст... Разведка и контрразведка усиленно работают, выясняя обстановку, уточняя, нет ли здесь какой-либо западни. В ближайшее время вы получите оперативные приказы о наступлении. А пока, господа, следует хорошенько подготовить конницу для больших рейдов в условиях бездорожья и весенней распутицы...

Чуть позже, в приватной беседе с генералом Мамонтовым, Деникин обратил его внимание на известные статьи в малотиражной газете «Известия Наркомвоена», издаваемой под личной редакцией Троцкого, — в статьях шла речь о необходимости полного подавления казачества как на Дону, так и в других местах по окраинам России.

— Видите, генерал, сам нарком Троцкий усиленно испрашивает от нас активных действий и конных рейдов! — Здесь Деникин небрежно усмехнулся, обратившись прямо к газете, доставленной ему контрразведкой.

Номер был от 6 февраля, и в нем напечатано: «По своей боевой подготовке казачество не отличалось способностью к полезным боевым действиям. Казаки по природе ленивы и неряшливы, предрасположены к разгулу, к лени и к ничегонеделанью. Такими были как казачьи офицеры, так равно и рядовое казачество... За всю прошлую войну нет ни одной героической казачьей атаки, ни одного смелого казачьего рейда... Почему-то казаки, по их словам, особенно любили наносить удары нагайками женщинам...»

— Особенно вот это, — продолжая самодовольно усмехаться, отчеркивал Денинкин полированным ногтем в газете и прочитывал вслух. — Вот это доведите до сведения донских господ офицеров. Превосходная агитация, знаете ли!

В газете писалось черным по белому: «Особенно рельефно бросается в глаза дикий вид казака, его отсталость от приличной внешности культурного человека западной полосы. У казачества нет заслуг перед русским народом и русским государством. У казачества есть лишь заслуги перед темными силами русизма, самодержавными выходцами из Германии...»

Генерал Мамонтов по прежней службе не был казачьим начальником, он был армеец, но гражданская война свела его с донскими белыми полками, и он лучше кого бы то ни было знал, что такое казачья конница в боевых условиях. У него заболели скулы от плохо сдерживаемого смеха: он не мог себе позволить такую вольность в присутствия главнокомандующего. Спросил, наливаясь краской иронии и гнева:

— Кто это все сочинял, разрешите узнать? Обычно говорят, бумага все терпит, но здесь... просто дремучее невежество, ваше высокопревосходительство! Я был более высокого мнения о Троцком: оратор и все такое, знаете. Кстати, он кто по профессии? Если не секрет.

— Трудно сказать. Подпольщик, разумеется, но с виду, как говорят, провизор средней руки...

— Но ведь в газете, простите за грубость, написано черт знает что! Этого нельзя даже читать в приличном обществе!

— А это и не писалось для приличного общества, — высокомерно сказал Деникин. — Все это рассчитано на ум дворника и прачки, на ум городских низов. И всех их в данном случае надо, знаете ли, пе-ре-убедить! Вкупе с самим провизором. Не словом, но делом, генерал! Если в ближайшее время красные не прикроют брешь на Донце, в районе Белой Калитвы и станицы Екатерининской, нам ничего не остается, как ввести в эту брешь оба корпуса, ваш и генерала Шкуро. Да... А пока есть время, познакомьте казачьих офицеров с этими газетками и откровениями в них неистового, к-гм... полководца!

— Постойте, погодите, товарищ Миронов... Я ничего не понимаю! Вы на сегодня должны находиться в Серпухове, так? А если так, то почему вы здесь?

Член РВС Южного фронта Ходоровский, подслеповато моргая, то вскидывал очки на стоявшего перед ним Миронова, то быстро и вскользь бросал взоры на стол, где лежали документы, привезенные Мироновым из красной ставки. И вновь повторял о своем непонимании, впервые так, лицом к лицу, рассматривая этого непостижимо оборотистого начдива.