Красные дни. Книга 2 - [23]

Извольте радоваться: успел за какую-то неделю (за неделю! — срок, недостаточный в ином случае для получения одной какой-нибудь резолюции в губернском масштабе), успел, повторяю, побывать в Серпухове, представить главному штабу свой личный доклад о положении на Дону — этого доклада, к слову, никто от него не запрашивал! — и вот уже стоит здесь с предписанием главкома Вацетиса: начать формирование новой казачьей дивизии здесь же, на Южном фронте, откуда его, собственно, с таким трудом только что убрали... Хорошенькое дельце!

Со стороны внешне человек — ничего особенного. Никаких выдающихся черт, ни особой «самовитости», ни волевого подбородка, только заметная черная родинка на щеке, у рта, и длиннющие, черные, вразлет староказачьи усы! Худощав до предела, жилист и, по-видимому, отличный всадник. На боку — шашка за революционные заслуги... Жмурист, глаза напряженные, сильные, подчиняющие чужую волю, да еще и озорные — на такого в серьезном деле, а тем более в политике никак нельзя полагаться. Товарищи с мест безусловно правы!

Говорит напористо, не смущаясь, что перед ним лицо, высшее по должности:

— Я прибыл по предписанию главкома. Обстановка требует...

— Какого числа вы... докладывали в Реввоенсовете? — спросил Ходоровский.

— Неделю назад. Товарища Троцкого ни я, ни Реввоенсовет не могли дождаться, таким образом, личное знакомство, о котором говорилось в телеграмме, не состоялось, — допустил даже открытую иронию начдив Миронов. Причем в глазах в это время отразилась бешеная работа мысли. — Положение на фронте, как вы знаете, требует поворотливости. Аралов и Вацетис считают...

— Но постойте! — вновь перебил Ходоровский. — Я не могу рассматривать этот вопрос единолично. Надо же все согласовать. И — для меня Троцкий, между прочим, прямой начальник. Как и для вас, надо полагать.

Миронов оставил эти слова без внимания, в жмуристых глазах его мелькнуло презрение.

— У вас на столе постановление главного штаба. При чем тут единоличное рассмотрение?

— Хорошо. Я внимательно ознакомлюсь со всем этим... И с вашим докладом, и с резолюциями, и с самим решением. К приезду наркомвоена все будет готово. Но вы-то что предлагаете? Конкретно? Мобилизовать весь Дон, дабы сидящие по домам казаки как-нибудь не попали под мобилизацию Деникина? Так я вас понял? И — куда направить эти части?

— Это дело главного штаба, — едва не заскрипел зубами начдив. — Куда угодно, можно и на Колчака, лишь бы не оставлять их по станицам, в безделье. Не подвергать расстрелам и поркам на белых майданах и, с другой стороны, не вешать потом на них же собак: мол, опять пошли служить белым генералам! И впрямь, нам они вроде не нужны, а Деникин сразу мобилизует, с тем шутки плохие! Только разгромили Краснова, а фронт опять трещит по всем швам, разве не слышите? Может быть, сводки еще не поступили?

Да. Он, оказывается, знал, что произошло на Донце за эти три недели. Знал то, что пока еще сохранялось в тайне, о чем молчали газеты. В разрыв фронта под Белой Калитвой Деникин ввел крупную группировку войск — два конных корпуса. Знал об этом Миронов и предлагал свои услуги, которые в данной обстановке почти невозможно не принять. Но... сверху установка насчет Миронова иная...

— Хорошо, товарищ Миронов, — сказал Ходоровский и поднялся из-за стола. Он давал понять, что завершает этот разговор. — Дайте мне хоть немного времени... Ну, сутки! За это время прошу вас написать нам подробный доклад о том, как и где практически организовать сборные пункты для казаков, и все, что касается этой стороны дела. Пожалуйста. Здесь и отведем вам место, в комнате для приезжих.

— На это мне потребуется не сутки, а чуть больше времени, — сказал Миронов, попадая незаметно для себя в ловушку. В этих делах, в бюрократической канцелярщине, он был не стратег.

— Хорошо. Трое суток, думаю, для вас будет достаточно? А за это время мы все решим.

По звонку Ходоровского вошел комендант.

— Проводите товарища Миронова в гостиницу. Обеспечьте бумагой и письменными принадлежностями.

— У меня все это найдется, — усмехнулся Миронов, глядя искоса, небрежно козырнув на прощание.

Ходоровский перелистал оставленный на столе доклад начдива-23 в Реввоенсовет и главный штаб. Заинтересовался отдельными пунктами этого доклада, которые носили, по его мнению, отчасти и односторонний характер... Чтобы удержать основную массу донского казачества, сочувствующую Советской власти, Миронов предлагал, например:

«1. Считаться с историческим, бытовым и религиозным укладом жизни казачества. Время и умелые политические работники разрушат темноту и фанатизм, привитый вековым казарменным воспитанием...

2. Пока контрреволюция не задушена... обстановка требует, чтобы идея коммунизма проводилась в умы казачьего и коренного крестьянского населения путем лекций, бесед, брошюр и т. п., но ни в коем случае не насильственно, не насаждалась, как это «обещается» теперь всеми поступками и приемами большинства ревкомов...»

Ходоровский поставил жирный вопросительный знак против этой строки, потом добавил еще восклицательный и подчеркнул всю фразу. Вот он, милый Миронов, весь тут как на ладошке! А вы что думали, он, так сказать, бескорыстно надел звезду на фуражку? «И кажется, он уже начинает перерастать сам себя... — с легким раздражением подумал Ходоровский. — Год-полтора назад он был куда примитивнее...»