Красные дни. Книга 1 - [210]

Филипп Кузьмич привычным движением прихватил тяжеловатые, на совесть отделанные серебряной чеканкой ножны, нашел правой кистью незнакомый еще, непривычный до времени эфес, попробовал на вынос клинка. Сталь прошла в мягкой внутренней оклейке легко, плавно, захотелось даже выхватить клинок на всю длину. Но сдержал руку и сердце, потому что главное в нынешнем торжестве было еще впереди.

— Товарищ Ковалев! — Сокольников пригласил комиссара ближе, известил бригаду: — Товарищи бойцы! Реввоенсовет фронта доверяет вашему геройскому комиссару, большевику-политкаторжанину товарищу Ковалеву... зачитать новое постановление ВЦИК о награждении...

Ковалев дрожащими руками взял большой форменный лист, начал читать знакомый текст — основания к нему он сам и составлял, тогда еще, после взятия крупной станции Филоново, — и по мере того как смысл бумаги приближался к концу, к имени награждаемого, костенела тишина, восторг распирал некую общую грудь бригады.

За отчаянную храбрость!

В состоянии тяжелого пулевого ранения! Умелое проведение операции на решающем участке боя!

Беззаветную преданность рабочим и крестьянам, партии большевиков-коммунистов и ее вождям... награждается орденом боевого Красного Знамени командир бригады 23-й мироновской дивизии Блинов Михаил Федосеевич!

«Но ослышались ли? Нашего Мишу? Мишатку? Урядника из Кепинской? Правда, что ль? На Павлину бы глянуть, она-то где? Жива ли баба или уж водой отливают? — бормотали в толпе жителей, собравшейся на площади» — Так это же все Ковалев сработал, он же его любит, как младшего брата! Вместе с Кузьмичом, ясное дело... Планты-то вместе разработали, этот тугодум Сдобнов, поди, заранее все расчертил красным карандашом, а Блинову, ему того и дай ввязаться в рубку, он тут как тут! Погляди-ка, сидит как мертвый на споем буланом! Ну, черти бы их взяли, кругом работают чисто! Скоро, видать, и вправду Новочеркасск возьмем ради круглого счету...»

— Товарищ Блинов! Подойдите к получению награды! — голос Сокольникова.

Чертом подлетел к лошади комбрига вестовой Яшка Буравлев, взял под уздцы, вроде она дикая или уж сам Блинов в такую минуту и поводья не в состоянии держать. Михаил Федосеевич свою шашку, что держал на караул, кинул в ножны, начал слезать с седла... Люди смотрели со всех сторон. О-хо-хошеньки, до чего же долго ногу-то переносил через заднюю луку, через лошадиный круп, все думали, что прямо упадет, вроде как пьяный. Нет, ничего, повод кинул на луку, прифасонился, дернул к автомобилю строевым, четким, на каблук...

Дверца распахнулась, длинный Сокольников, весь в коже, вышел с орденом в руке... Блинов в заломленной серой папахе взял под козырек. Полушубка на нем не было, ему и в тощем староказачьем суконном чекмене жарко. Прокололи старое сукно на уровне сердца, приложил товарищ Сокольников к тому месту красную розетку из кумачной ленты и сверху припечатал штампованным на веки вечные серебряным знаком, а с изнанки закрепил винтом — по заслуге и честь!

— Поздравляю, товарищ Блинов, от лица правительства и Реввоенсовета Республики! Больших успехов вам!

Вот тут-то и грохнул ружейный салют, и раскинулось «ура» над станицей, и кони заржали на левом фланге, прося повода, переплясывая перед большой дорогой.

Вручали еще именные часы бойцам-конникам, двадцать серебряных и сто обычных.

Блинов сказал с автомобиля свое слово, потом Миронов выдернул-таки над головой сухое литье клинка, зажег бригаду известными только ему, жгущими правдой и верой, калеными словами о вере и правде человеческой. И весь конный строй, вся бригада, осиянная переливчатым блеском клинков у своего знамени, молча повторяла его долгожданный призыв:

— На Новочеркасск!..

После обеда в штабе, который располагался по старой памяти в бывшем доме окружного атамана, Миронов доложил Сокольникову, что штаб 9-й армии странным образом игнорирует группу войск, иной раз по семь-восемь дней не шлет никаких директив, на донесения отвечать не спешит. Сокольников успокоил тем, что в нынешнем положении и при полном перевесе наших сил единственно уместной директивой может быть директива — наступать.

— Между прочим, должно быть подтверждение следующего: вам передается в оперативное подчинение и 14-я стрелковая, товарища Степиня. Был разговор у Княгницкого. Так что штаб вашей группы становится полевым штабом армии. Уяснили? Как скоро можете выйти к Дону?

— Надо поспеть до оттепелей, чтобы пробежать по льду, товарищ Сокольников, — сказал Миронов. — Форсировать Донец в полую воду трудно. Надо ведь прикончить Южный фронт к началу сева. Чтоб и войну выиграть, и Республику накормить.

— Как это получится конкретно, в числах?

— Новочеркасск думаю ваять... не позже 5 марта.

Тут же приказал Сдобнову готовить операцию по охвату Морозовского укрепленного участка и станции Суровикино с расчетом выхода к левому берегу Донца не позже 15 февраля. Комиссару Бураго сказал:

— Займи тут, Христофорович, людей. Мне-то ведь и в семью надо зайти...

Бураго кивнул, с сочувствием глянув на командующего.

Еще не стемнело, только первая предвечерняя мгла пролилась по снежным улицам станицы, легкий морозец покусывал мочки ушей, и почему-то покалывало над бровями — наверное, застывал выступивший еще на митинге пот. Миронов шел домой в сопровождении вестового, который нес в холстинной торбочке какие-то продукты и под мышкой держал старую его шашку с тусклым, полинявшим серебром, побитыми за долгие годы ножнами.