Красные дни. Книга 1 - [209]

— Не одобряю, — сказал Сдобнов, заведя руки за спину. — Никак не могу одобрить, Филипп Кузьмич.

— Насчет чего?

— Насчет Крюкова. Приедет Ковалев — чем и как будем оправдываться? Ты бы отпустил еще — генерала Краснова!.. Право, это же верх мальчишества! Приедет Ковалев — даже не представляю...

— Успокойся, Илларион. Было такое — и генерала Краснова отпускали!.. Из Смольного! В семнадцатом! А сейчас время намного спокойнее. Недели через две, от силы через месяц, я вам с Ковалевым их всех вывалю под ноги, как из вентеря: Краснова, Денисова, Крюкова, эту болтливую обезьяну Харламова — всех! Окружим Новочеркасск так, чтобы ни одна собака не выскочила!

— А тогда в чем же дело? Какая разница — после его схватить или сейчас? Вовсе уж не понятно!

— Разница есть, Илларион, — сказал Миронов. — Большая разница. В Новочеркасске у Крюкова уже не будет никакого выбора, он будет пленный, враг, и только! А сейчас я, понимаешь, должен был дать ему эту возможность — выбора! Не знаю почему, но должен. Можешь понять? Шанс!

Илларион переменил позу, изображавшую недоумение и несогласие, и громко вздохнул.

— Ох уж эти благородные порывы, Филипп Кузьмич! Думаешь, он вернется, передумает, порвет со старым?

— Это его дело. И в Новочеркасске в таком случае с ним будет другой разговор, — сказал Миронов, злясь, что его не понимают.

— А все же, Кузьмич, всякая душа корыстна, даже и такая, как твоя! — усмехнулся Сдобнов. — Сам-то хоть знаешь, зачем ты его отпустил?

— Еще что? — вдруг насторожился Миронов. — Какая корысть?

— А такая! Хотел кинуть генералу Краснову перчатку, а тут вот он, случай! Крюков в плену, как по заказу! Может, и в мыслях не имел, а в глубине-то, в костях, не ворохнулось?

— Пошел ты к черту! — вдруг загремел Миронов и сам выскочил из штабной комнаты, хлопнув дверью. Был в чем-то прав Илларион Сдобнов: иной поступок вовремя осознать почти невозможно...

16

8 февраля 1919 года газета «Правда» сообщила о занятии красными частями окружной станицы Усть-Медведицкой без боя. Попутно на сторону красных добровольно перешли семь белых полков. Захвачен бронепоезд, аэроплан, несколько паровозов, вагоны, 5800 снарядов и большой обоз... Этот 31-й номер газеты привез в Усть-Медведицкую Сокольников, и с ним в машине вернулся из Лисок комиссар Ковалев.

Черный, открытый автомобиль-ландо стоял на площади, у собора, в машине поместились, кроме приезжих, командгруппы Миронов, начштаба Сдобнов и Николай Степанятов. Бригада Блинова выстроилась полудужьем по краю площади в конном строю. Сам Миша Блинов стоял под знаменем бригады, бледный от волнения, с шашкой на караул.

Оттепельные снежинки, словно ленивые мухи, медленно опускались на плечи, черный лак машины, выпущенные казачьи чубы, жесткие гривы лошадей.

Гудел крепковатым баском высокий, затянутый в черную кожу, член Реввоенсовета Сокольников:

— Товарищи бойцы 23-й мироновской дивизии, наши красные орлы! Товарищи конники легендарной блиновской бригады! Крылатая слава о ваших подвигах летит не только над вашими родными придонскими холмами и вольной степью, она повергает в жалкий трепет последних прислужников мировой буржуазии, генералов Краснова и Деникина вместе с их прихвостнями, она вселяет гордость в сердца рабочих и крестьян, о вас знают рабочие Москвы, се славной Красной Пресни, и рабочий Питер, и Север, и Восток, ваша слава летит и за Урал, куда мы посылаем теперь на борьбу с Колчаком казачьи полки с Дона... Слава революционному казачеству!

Грохнуло троекратное ура, стая сизых галок поднялась с криком над церковной колокольней, закружилась с тихим снижением, как после пожара… Сокольников еще выше вскинул руку:

— Как вам, должно быть, известно, товарищи. Советское правительство высоко оценило заслуги вашего геройского командира товарища Миронова Филиппа Кузьмича! По ходатайству Высшего военного совета он награжден главным нашим военным знаком доблести и геройства — орденом Красного Знамени! Он — третий человек в Республике, удостоенный такой высокой награды... — Сокольников сделал паузу, задохнувшись сырым ветром, а еще и от некоторой неловкости — орден этот Миронов не получил и вряд ли скоро получит из-за канцелярской путаницы. Но суть дела была не в том, и потому он вел речь свою дальше: — Кроме того, товарищи, на днях Реввоенсовет вашей 9-й армии наградил товарища Миронова за храбрость в решающих боях декабря и января именной шашкой в серебряном окладе, а также золотыми часами и выносит товарищу Миронову благодарность! Вручаю вам, Филипп Кузьмич, эту боевую награду, серебряную шашку революции... чтобы вы и дальше!..

Миронов отцепил с портупеи прежнюю свою серебряную шашку с красным темляком, передал вестовому, и на те же кольца Сокольников не спеша прихватил зажимами новый наградной клинок.

Рев на площади достиг такой силы, что галки сизой тучей обошли круг и, кренясь в полете, направились через Дон, а затем с новым поворотом к куполам монастырских церквей. Зимние папахи, легкие кубанки и фуражки с красными околышами взлетали над конным строем, кони беспокойно сучили передними ногами, поджимали крупы, как перед атакой. Да нет, и в атаках не ревели так дружно и с таким ожесточением мироновские конники, называемые теперь, после лихого рейда под Филоново, еще и блиновцами.