Краснов - Власов - [33]

Говорил Доманов тихо, медленно, тщательно подбирая слова и, как бы, обдумывая каждую фразу. Временами тон его голоса принимал оттенок слащавости, что я расценивал, как доказательство его неискренности и желание подкупить доверие своего собеседника.

Он был уже осведомлен о предстоящем моем объезде казачьих станиц и, в связи с этим, он сказал, что ему будет особенно приятно услышать мое мнение, так как им выполнена огромная работа для наилучшего благоустройства казачьего стана. Для объезда станиц он предоставил в мое распоряжение автомобиль.

В этот же день вечером, С. Н. Краснов и я получили приглашение быть у него на ужине. Следует отметить, что внимание Доманова не ограничилось только этим. Когда я вернулся к себе в гостиницу, ко мне, по его приказанию, явился комендант г. Толмецо, Полк. К. Он осведомился у меня, доволен ли я комнатой и условиями жизни здесь и сказал, что если мне что либо нужно, он просит меня ему телефонировать. Такую заботливость Ген. Доманова никак нельзя было признать обычной и скорее надо было предполагать, что за ней что-то кроется.

Ужин у него, по тем временам, отличался редким изобилием разных деликатесов и отборных вин, каковые я уже давно даже не видел. Никакого сравнения не могли выдержать необычайно скромные обеды у П. Н. Краснова или ужины у Ген. Власова с роскошным ужином Доманова. Во время нашего разговора я, в полушутливом тоне, рассказал историю пропажи моих писем, каковую закончил серьезно, сказав, что к моему большому удивлению, я этого «героя» видел сегодня на улице. Доманов тотчас же выразил готовность расследовать этот случай, считая, что виновный должен быть наказан. Но, на самом деле, как я уже говорил, сотник не только не понес никакой кары, а даже продвинулся в своей служебной карьере.

Почти каждый день я объезжал станицы. О моих посещениях, заблаговременно, были оповещены станичные атаманы, что значительно облегчало выполнение моей задачи. В станицах я встретил много старых друзей по Дону. Беседуя с ними, со станичными атаманами и особенно с рядовыми казаками, я постепенно знакомился с жизнью в станицах. Часто я заходил в станичные правления, в церкви, в школы, в околодки, в театры, в столовые, а также и в квартиры, где жили казаки.

Попутно я выяснил способ расселения казаков по итальянским деревням, каковой, по моему, нельзя было признать удачным. Обычно, немцы силой выселяли из некоторых деревень большую часть коренного итальянского населения, а затем эти деревни передавали в ведение стана Доманова. В таких случаях, большинство жителей, убегало к партизанам, увеличивая их ряды, а главное, все свое негодование и злобу итальянцы выливали не на немцев, а на казаков, так как их дома занимали казаки. Много способствовали отрицательному и даже враждебному отношению населения к казакам и сами последние, своим поведением, и даже случаями воровства и грабежа.

Высшее начальство, в лице Ген. Доманова, смотрело на это сквозь пальцы, что вело еще к большему разгулу. Причину такого поведения казаков я усматривал также и в их безделье. При моих объездах станиц, я видел здоровых, крепких и иногда далеко не старых казаков, целый день сидящих группами у домов и проводящих время в праздных разговорах. Правда, часть из них входила в, так называемую, внутреннюю охрану станиц. Однако, вооружения на всех далеко не хватало, не говоря уже об обмундировании. Последнее, зачастую, было убогое и жалкое. Я нередко видел на посту, у въезда в станицу, казаков с винтовкой в руках, одетых в военные брюки, а куртка и головной убор были штатские. Или же, вся принадлежность казака к военной службе выражалась только в военной фуражке и винтовке. Едва ли надо доказывать, что такие «воины» никаким авторитетом среди казаков не пользовались. И все же, с этим еще можно было мириться. Но, главным образом, развращало людей и толкало их на совершение проступков, как я уже сказал, — их безделье, чему трудно было найти оправдание. Паек был отличный и, например: хлеба выдавалось 600 грамм в день, в то время, как в Вене мы получали только 150. В такой же пропорции были и остальные продукты.

Между тем, мне стали известны такие факты. Итальянец сегодня посадил картофель. И вот два казака, сидя на заваленке, ведут, примерно, такой разговор: «Слушай Сидор Иванович, наш тальян посадил картофель, хошь, обнесем сегодня ночью?» И ночью они вырывали картофель, делая это отнюдь не из-за голода, а исключительно из-за озорства.

Я уже не говорю о том, что пропажа коров и другого домашнего скота, не были явлением редким. Итальянцы озлоблялись еще больше, уходили в горы и мстили казакам.

Меры, применяемые Домановым в борьбе с этим злом, были далеко недостаточны. Он, я бы сказал, ограничивался полумерами, быть может, опасаясь потерять среди казачества свою популярность доброго вождя, потворствующего процветанию подобных явлений.

Еще большим злом было то, что и среди офицеров находились лица, которые спекулировали и лихорадочно стремились лишь к личному обогащению. Пример начальников, конечно, заражал и ободрял казаков. Они между собой говорили, что коли офицеры берут, то им то уж и Бог простит. Лозунг — все дозволено, находил себе поддержку в упорно ходивших слухах, что за всякое злодеяние можно легко откупиться, даже и у Домнова, лишь бы было, что дать. Насколько это отвечало истине, я не могу утверждать, хотя мне часто в доказательство приводили факты и называли даже имена и фамилии. Достоверно мне известно, что в числе частного имущества Доманова были и автомобили, и лошади, и коровы.