Краснов - Власов - [34]

Однако, на ряду с этими отрицательными явлениями, было бы несправедливо обойти молчанием и положительные стороны казачьего стана. Функционировало юнкерское училище и кадетский корпус, предполагалось основать и женский институт. Во всех станицах, с любовью и большим вкусом, были устроены церкви, столовые, читальни, бани, школы, детские сады, околокди, разные мастерские, школа разведчиков, комиссионные магазины и даже лавки. Существовал прекрасный казачий хор и духовой оркестр.

Все это показывало, что была проделана большая и продуманная работа. На каждом шагу я видел неоспоримые доказательства казачьей изворотливости и смекалки, когда за отсутствием материала и нужных средств, применялся разнообразный суррогат, но так искусно, что он с успехом отвечал своему назначению.

Казаки с семьями размещались по квартирам, большинство которых содержалось в относительной чистоте.

Мой объезд станиц продолжался, с небольшими перерывами, дней восемь. Обычно, проезжая недалеко от места, где жил Петр Николаевич, я посещал его. Он иногда давал мне указания, где именно и на что желательно обратить особенное внимание.

Окончив свою задачу, я в условленное время приехал с докладом к Петру Николаевичу, где застал и Ген. Доманова.

Свой доклад я начал с просьбы не сетовать на меня, если я, отмечая плюсы, оттеню также и минусы того, что я видел, считая это необходимым, дабы нарисовать полную картину.

После такого вступления, почти в двухчасовом докладе, я изложил все положительные и отрицательные стороны казачьего стана Доманова. Несколько раз последний, не соглашался со мной, признавая мои выводы ошибочными, что побуждало меня каждое мое положение подкрепить целым рядом фактов, с именами и фамилиями, каковые я собрал и на всякий случай записал.

На вопрос Доманова, как я мог это слышать или узнать, я ответил, что мой штатский костюм позволял мне видеть и слышать часто то, что было бы невозможно, если бы я носил военную форму.

Резюмируя мои наблюдения и впечатления, я сказал: «Не отрицая больших достижений в устройстве казачьей жизни в станицах, я, вместе с тем, утверждаю, что существует еще большое зло, а именно: сытая и праздная жизнь, слабая дисциплина и сознание, что проступки часто остаются безнаказанными, — развращает людей и толкает их на путь преступлений.»

Я видел и чувствовал, что мой доклад не понравился обоим генералам, но по разным причинам. Ген. Краснов переживал сильное огорчение, видимо, впервые услышав что-то новое о жизни в станицах, каковые были его любимым детищем. Ген. Доманов сделался красным, сидел надувшись, вероятно в душе проклиная меня за такой доклад Петру Николаевичу.

Неоспоримо, что на Ген. Краснова доклад произвел весьма тяжелое впечатление. На следующий день его супруга, Лидия Федоровна, просила меня пощадить Петра Николаевича и не делать ему докладов, подобных вчерашнему, после которого он всю ночь не спал. Я обещал ей это и свое слово сдержал. Откровенно говоря, больше всего я винил самого себя. Действительно, не было смысла огорчать Петра Николаевича, открывая ему оборотную сторону медали — жизни казаков в станицах, когда я был уверен, что не сегодня — завтра наступит общая катастрофа.

Поэтому, при первой встрече с Ген. Красновым, я всячески старался смягчить остроту моего доклада и сколько было возможно его успокоить.

Для меня знакомство с казачьим станом в Италии имело одно неоспоримо важное значение. Я лично убедился, что при озлобленности населения к казакам, а, значит и к русским, оставаться здесь, в случае капитуляции Германии, будет рискованно и разные эксцессы неизбежны. Эти соображения, а также и окончание поручения, возложенного на меня Петром Николаевичем, побуждали меня оставить своевременно Италию и переехать в штаб Ген. Власова.

Чтобы посоветоваться по этому вопросу с Петром Николаевичем, я отправился к нему. Мотивируя свое намерение покинуть казачий стан, я сказал ему, что, не будучи ничем здесь связан и располагая свободным временем, я бы хотел проехать к Ген. Власову, выяснить там обстановку и затем объективно его информировать. При этом я заверил Петра Николаевича, что ни в коем случае не прийму службу у Генерала Власова, особенно, связанную с казачьими вопросами и что, если обстановка позволит, я вернусь снова в Италию. Вместе с тем, я указал, что для этой поездки мне необходим автомобиль, так как путешествие по железной дороге сейчас невозможно. Выслушав меня, Ген. Краснов категорически заявил, что у Доманова нет ни одного хорошего автомобиля, с которым мне можно пуститься в далекий и, при нынешних обстоятельствах, даже опасный путь. Дальше он дал мне понять, что его мало интересует обстановка в штабе Р.O.A. и что, по его мнению, было бы целесообразнее мне никуда не уезжать, а начать работать при нем, в качестве генерала для поручений.

— «Я сильно перегружен работой,» — сказал Петр Николаевич — «кроме Семен Николаевича у меня нет помощников; я Вас знаю и Вы, приняв мое предложение, значительно облегчили бы мою работу.»

Какие истинные мотивы побуждали Ген. Краснова в такой момент предложить мне службу, угадать трудно. Ведь нельзя же предполагать, чтобы ему не была известна общая военная обстановка, последняя агония Берлина и судорожные сопротивления сплюснутых с Востока и Запада, немецких армий, что красноречиво говорило о неминуемой развязке мировой трагедии. Скорее я мог это объяснить только его желанием не допустить моего отъезда в «лагерь» Власова, где находилось уже несколько казачьих генералов и что для него было бы еще одним моральным ударом больше. Учитывая это, я, хотя и против моей воли, но ответил, что, соглашаясь с его доводами, я остаюсь здесь.