Красное зарево над Кладно - [49]

— Нет, Тонда, ты все еще не понимаешь нашей шахтерской жизни. Видишь только отдельные явления, а не видишь вызывающих их обстоятельств. Жены Мудры и Шадека! Ты влезь в их шкуру. Погляди, в каких условиях они выросли. Чему учили смолоду Резину на Стохове? Девка, не засиживайся! Дом получит Мартин. Ты старайся выйти замуж. Что здесь, в деревне? Старайся выбиться в свет. Сделаться барынькой. Можешь ли Резку упрекать, что она теперь, как угорелая, гонится за тем, что вбили ей в голову с детства? Если ты купил жену за кушетку, не требуй потом от нее любви и верности. У старого Шадека башка варит, и поэтому у них более или менее тихо. Как они дома между собой ладят — это их дело. Но никогда я Шадеку, при всей его смекалке или именно благодаря ей, никакой ответственной должности не доверил бы. Если человек является хотя бы уполномоченным местной организации, он должен пользоваться настоящим доверием и авторитетом, не имеет права быть шутом и комедиантом. Если у тебя плохой уполномоченный, не будет у тебя хорошей организации. Это, Тонда, запомни на всю жизнь.

Во дворе слышится скрип калитки и топанье ног. Ванек вздрагивает.

— Чорт возьми, старуха уже вернулась. Который же теперь час? Ведь уже совсем темно, Тонда.

— Кажется, что в самом деле здорово темно, и в печке тоже, — смеется Тонда.

— Вот, чорт! Него же ты мне не напомнил? — упрекает Ванек. Он вскакивает, торопливо бежит к печке и шурует кочергой.

В комнату входит жена Ванека. Тотчас с порога начинает браниться.

— Ну, да. Я так и думала. Теперь кочергой в печке шурует. Уйди отсюда. Теперь уже не воскресишь, когда там ни искорки нет. Мне придется снова затапливать. Дров жалко. Я же говорю. Вам двоим только сойтись вместе! Видать, языками опять много мололи, а?

— Стало быть, много. Только о серьезных и важных делах. А теперь пойду. Наверно, уже семь, а, товарищ?

— Семь? Восемь уже, а если еще хоть минутку задержишься, пойдет девятый час. Когда я входила в дверь, как раз на башне начало бить, — говорит жена Ванека.

— Что я наделал! Ведь у меня в восемь собрание. Я теперь домой и к ужину не попаду. А ведь обещал Маржке, — спохватился Тонда.

— Известное дело, вашим обещаниям верить! До чего плохо было бы наше дело, если бы мы надеялись на ваши обещания. Бедная Маржка, она с тобой тоже намучается. Дай только увижусь с ней… — снова начинает свою старую песенку жена Ванека.

— Ну, знаю, товарищ, ты ей все расскажешь. На меня наговоришь. Простите, но я должен бежать. Не могу заставлять ждать товарищей…

— Известное дело. Ты никого не можешь заставить ждать, а жена может ждать вечно. Дай увижусь с ней…

— Ну, доброй ночи! Всего хорошего, — прощается Тонда и пожимает ей руку.

— Доброй ночи, а как будет у тебя время, ты опять к нам заскочи. Ты должен еще нам про войну рассказать, как ты там воевал.

— Приду, обязательно приду. Как только выкрою минуту, чтобы Маржка не сердилась, — заверяет Тонда.

— А чего ей сердиться? Если ты идешь к нам, она должна быть довольна. По крайней мере знает, что ты нигде не носишься. Да она на тебя даже сердиться не умеет. Дай только увижусь с ней…

Тонда уже в дверях.

— Так я тебе говорю, — еще кричит вслед ему Ванек. — Вы на этом съезде как следует осветите политику нашей партии. Объединиться с этими национальными социалистами еще успеем. Главное — навести порядок в собственной партии. Пока в партии не будет настоящего руководителя, ничего мы не добьемся. Без руководства мы этого не переделаем, хотя бы на голову встали. И дело с Эмилем уладьте. Это ему будет урок, — продолжает кричать Ванек вслед Тонде, который уже исчез за калиткой.

— Чорт возьми, какая темнота, как в мешке. Ты поосторожней там, чтобы не слететь куда-нибудь, — все еще кричит ему вдогонку Ванек.

В это время на заводской отвал вылили шлак. Красное зарево разлилось по окрестностям, осветило и занесенные снегом улички Пругона.

Тонда, не задерживаясь, мчится по ступенькам к Новому Кладно и через Новое Кладно к Рабочему дому.

На съезде социал-демократической партии в декабре 1918 года кладненские делегаты предотвратили слияние социал-демократической партии с национально-социалистической. Однако очистить собственную партию от оппортунистических элементов и вождей им не удалось.

Руководство социал-демократии продолжало плыть в фарватере коалиционной буржуазной политики.

ПРИЗРАК БОЛЬШЕВИЗМА НЕ ДАЕТ СПАТЬ И ЧЕШСКОЙ БУРЖУАЗИИ

Шумно начался на Кладненщине 1919 год. Из России начали возвращаться чехословацкие пленные, легионеры и коммунисты. Основная часть легионерских войск была в Сибири. О их существовании, численности и боеспособности ходили самые разнообразные небылицы и слухи. Эти слухи и небылицы ходили о России вообще. Никто не знал ничего определенного. Были только догадки, зачастую преувеличенные газетные сообщения и вымыслы неистовствующих буржуазных репортеров.

В одном был единодушен и не ошибался весь буржуазный, капиталистический мир: Русская Октябрьская революция является великой опасностью для всего капиталистического строя, является соблазнительным и заманчивым примером для всех угнетенных, порабощенных и эксплуатируемых. Нужно против нее обороняться и быть бдительным. Необходимо клеветать на нее перед всей общественностью и возбудить к ней отвращение. Любое подлое оружие — ложь и клевета — годится против большевистской заразы, распространяющейся с Востока. Нужно подхватить это оружие и воспользоваться им. Повторялось то, о чем писал Карл Маркс десятилетия назад в «Коммунистическом манифесте»: