Красное зарево над Кладно - [48]

— Это правда. Это действительно неприятная вещь, но опять-таки только для Эмиля. Он должен поговорить с женой и покончить с людскими толками.

— Это дело не только одного Эмиля. Это дело и партии, — опять возражает Ванек. — Люди осуждают не только его. Партию осуждают.

— Ладно. Если Эмиль другую действительно любит, так что ж, прикажешь ему мучиться и страдать из-за людей и их толков?

— Из-за людей? Разве дело в людских толках? Речь ведь идет не об этом, а о партии, о нашем общем деле. Ради этого все-таки нужно уметь и страдать и жертвы приносить. Разве не так, Тонда? — настаивает на своем Ванек.

— А, погоди, тут ты что-то верное подметил, — раздумывает Тонда.

— А как же не подметить? Ты поразмысли, — говорит Ванек. — Эта наша нынешняя жизнь ничего не стоит. Мы хотим ее изменить и должны ее изменить. Чтобы мы ее изменили, нас к этому должна вести партия. Чтобы партия могла вести людей, она должна пользоваться доверием. Значит, доверием должны пользоваться и те товарищи, которые стоят на ответственных постах. Запомни это, Тонда. Чем выше пост, который ты занимаешь в организации, тем большая на тебе ответственность. Твоя жизнь перестает быть твоим личным делом. Она становится делом партии. Чтобы не повредить партии, ты должен научиться страдать и приносить жертвы. Если ты не в состоянии этого делать, не будь руководителем. Твои лучшие побуждения, добрую волю и политическую работу может свести на нет твоя личная жизнь. Вспомни-ка то время, когда ты был скульптором. Ты нам рассказывал, как вы с товарищами часто кутили. Как один спьяну зимой во Влтаву полез. А что если бы ты это сделал сегодня?

— Но я ведь никогда не напивался так, чтобы не помнить, что делаю, — защищается Тонда.

— Знаю. Я об этом и не говорю. Но когда ты был просто скульптором, ты мог позволить себе напиться так, как твой приятель. Это было твое личное дело. И когда про это в газете «Народни политика»[24] напечатали заметку, это был только твой позор. Больше ничей. А если бы это случилось сегодня с тобой? Был бы это только твой позор? Нет, Тоничек, это был бы позор партии, а поэтому партия тоже не могла бы и не имела бы права этого терпеть.

— Но, товарищ! Люди все-таки не ангелы. У каждого свои недостатки и свои достоинства. Если человек совершит ошибку, нельзя на нем ставить крест, — пытается убедить Ванека Тонда. — И вычеркнуть его из жизни.

— А разве я говорю, что нужно на нем поставить крест и вычеркнуть его из жизни? Я ведь не требую, чтобы Эмиля исключили из партии. Но если у него есть слабости и недостатки, которых он сам не может преодолеть, его нельзя оставлять на ответственном посту. Нельзя позволить, чтобы из-за его личной жизни страдала партия. Это не значит ставить крест. Мы этим помогаем людям и воспитываем их. Революционные вожди, они сами по себе не рождаются. Это дело партии — суметь их воспитать. Если партия хочет воспитать их такими, чтобы они никогда не изменили ей и не обманули ее, она не имеет права быть снисходительной к их ошибкам. Она обязана критиковать и немедленно, в зародыше, ликвидировать малейшие ошибки, чтобы в конце концов эти ошибки не разрослись, а вожди не обанкротились и в решающую минуту не изменили.

— Но ты должен понимать, Гонза, что и эти наши товарищи вырастают из наших же рабочих рядов. Часто росли они в дурной среде, капиталистическое общество наградило их своими пороками.

— Вот именно поэтому нужно более осмотрительно подходить к подбору активистов. Если плохо подберешь, то вместо того, чтобы помочь кому-нибудь, погубишь его. Ты помнишь старого Гоушку? Был безработным. Его преследовали. Была семья. Голодные дети. Мы хотели ему помочь. Поручили ему собирать членские взносы и распространять газету «Свобода». А что из этого вышло? Гоушка растратил общественные деньги, и в конце концов нам пришлось подать на него в суд. Кто в этом был виноват? Только Гоушка? Нет, мы тоже, друг. Правда, мы знали, что Гоушка — честный, преданный товарищ, хороший работник. Но мы знали также, что у него есть один недостаток. Он не может спокойно видеть карты. Когда садится за карты, теряет контроль над собой. Играет азартно, не может удержаться. Чем больше проигрывает, тем становится азартнее. Проиграет свое, проиграет и чужое. Раз мы это знали, мы не должны были делать его сборщиком. Не следовало доверять ему чужие деньги. Так как мы смотрели на его недостатки сквозь пальцы, мы помогли ему… помогли попасть в тюрьму. Ну, как думаешь, прав я или не прав?

— Ты определенно здорово прав. Но Эмиля мне все-таки жаль. Тебе известно, как он много сделал для партии. Как до войны организовал в Розделове молодежь. Какую замечательную демонстрацию и активные выступления там провели. Первое мая 1908 года! Это была большая заслуга Эмиля и молодежи. Тут, знаешь, удивляться нечему. Когда Эмиль женился, он был шахтером. Мало чего знал. Ведь окончил только двухклассную общинную школу. Теперь благодаря своему усердию он вырос. Многому научился. Его кругозор расширился. А жена отстала. Не понимает его работы. Его самого не понимает. Только ворчит по поводу собраний, учебы и книг. Не удивительно, что Эмиль стремится к той, у которой он нашел больше сочувствия и понимания. Неужели ты можешь его за это упрекать? Но ведь этим вопросам шахтеры не придают особого значения. Я слышал, что больше всего среди женщин шумят по этому поводу жены Мудры, Шадека и им подобные, — берет Тонда товарища под защиту.